Array Array - Утраченная Япония

Дэвид научил меня важному принципу, который я ни разу не услышал от историков искусства или искусствоведов: самое важное — это красота. «Предмет должен быть старым, должен иметь определенную ценность, но вначале просто спроси себя: «Красив ли он?» — сказал он мне.

- А как узнать, что новая купленная вещь является красивой?

- Есть два способа решить эту проблему. Один — иметь прекрасный дом. Второй — окружить новую вещь прекрасными предметами. Если она не подходит, другие вещи ее оттолкнут.

С той поры, покупая какой-нибудь антик, я ставил его в доме Дэвида, и смотрел, как он смотрится. В большинстве случаев новый предмет колол глаза, но однажды я купил в Киото старый китайский стол, принес его к Дэвиду, и поставил в токонома, никому ничего не говоря. Весь вечер Дэвид его не замечал, а это значит, что стол был хорошим приобретением.

Хотя меня восхищала коллекция Дэвида, я не мог позволить себе собирать нефрит и китайский фарфор. Вместо этого я продолжал собирание старых книг и каллиграфии. В 1977 я переехал в Камеока, поэтому времени у меня было достаточно, чтобы искать их в антикварных лавках Киото. Однажды хозяин такого магазинчика показал мне набор десяти shikishi (квадратных картонок) и tanzaku (прямоугольных картонок) - небольших листков с каллиграфией, написанной в архаичном и изысканном стиле. Они были очень изящно декорированы золотом, серебром и макой на раскрашенной в красный и голубой цвет бумаге. Он предложил их по пять тысяч иен за каждую, то есть около двадцати долларов за штуку. Я перевернул листок, и меня поразили надписи на другой стороне: «Принц Коноэ», «Регент Нидзё», «Министр Левой Стороны Карасумару» и т.д. Это были оригинальные каллиграфии, написанные придворными аристократами семнадцатого века! Я не мог поверить, что их можно купить так дешево, но в то время в Японии такими вещами не интересовались. Поэтому я начал собирать shikishi и tanzaku. Когда их набралось несколько дюжин, и общий стиль стал для меня понятен, интерес возрос еще сильнее. Волосяной толщины, линии этих элегантных иероглифов отличались от всего, что я видел в Японии ранее. Я стал изучать историю этих принцев и министров, и познакомился с миром kuge, придворной аристократии.

Куге происходили из рода Фудзивара, который властвовал над жизнью двора в период Хэйан. Они занимали почти все важные должности, превратив императора в свою марионетку. Это именно Фудзивара вместе с союзными родами строили павильоны вроде Byodoin возле Нара, писали поэмы и повести, которыми славится эпоха Хэйан. После сотен лет власти род Фудзивара увеличился до такой степени, что стало необходимо ввести различия между его многочисленными ветвями. Линии семьи стали называть по их адресам в Киото: семья Нидзё, семья Карасумару, семья Имадэгава и т.д. Со временем это разрослось до ста семей, названных куге. Они имели полуимператорский статус, и очень заметно отличались от буке, то есть самурайских семей.

Когда в конце двенадцатого века самураи забрали власть у придворных аристократов, куге потеряли всю землю и доходы. Не имея выбора, им пришлось найти работу, но после четырехсот лет сочинения стихов при свете луны, единственная работа, которую они могли выполнять, была связана с искусством. Поэтому они стали учителями поэзии, каллиграфии, придворного танца и ритуала. Со временем они развили систему наследственных концессий: каждая из семей располагала неким секретом, который передавался из поколения в поколение главе рода. Человек извне мог получить его только за оплату.

Разумеется, следующим этапом стало размножение этих секретов. Кроме того, куге ввели так же иерархию этих тайн — поменьше для начинающих, более глубокие для продвинутых учеников — чему сопутствовали пропорционально растущие ставки. Именно этот принцип лег в основу процветающих сегодня «школ» чайной церемонии, икебаны и боевых искусств. Обычно эти школы имеют наследственного Великого Мастера, систему дорогих титулов, лицензии, признаваемые студентам, и ранги (такие, как разные цвета поясов в каратэ или дзюдо).

С наступлением мира и спокойствия в эпоху Эдо, в начале 17 века, наступил ренессанс культуры куге. У каждой семьи была своя специализация: Рейзей специализировались на поэзии, Дзимёоин на императорской каллиграфии, род Васё на музыке синто и т.д. Единственным общим для всех кланов искусством была изящная каллиграфия на сикиси и танзаку, которой занимались во время чайных церемоний и поэтических встречь.

Куге жили в тесных деревушках, разбросанных вокруг императорского дворца. Денег у них не было никогда. Говорят, что до самой Второй мировой войны случалось так, что перед Новым Годом, когда следовало заплатить все долги, тот или иной куге наносил визиты своим соседям, сообщая что-то вроде: «Мне очень жаль, но наша семья не сможет заплатить долги до конца года, поэтому нам придется поджечь свой дом, и скрыться в ночи. Надеюсь, что это не причинит вам больших неприятностей». Это была скрытая угроза, потому что поджог дома в перенаселенном Киото мог бы уничтожить целый район. В результате соседи сбрасывались, и давали куге деньги последнего дня в году.

Единственное, чем владели обнищавшие куге, были воспоминания о изысканности периода Хейан, поэтому они развили умение жить в нищете с изяществом. Примеры можно найти в любой области искусства, которой занимались куге. Кроме того, они оказали огромное влияние на сам город Киото. Чайные павильоны, вроде того наиболее известного при дворце Кацура, посуда для чайной церемонии, — даже изысканные выставки в современных магазинах ведут свое начало от куге.

Люди, приезжающие в Киото, много слышали о дзен и чайной церемонии. Но Киото — это не только дзен и чай, этот город был центром культуры, которая выросла из тонкости и чувствительности куге. Когда в 1868 году столицу перенесли в Токио, многие куге поехали на север, за императором. Их городки вокруг императорского дворца сравняли с землей, оставив большое открытое пространство, до сегодняшнего дня окружающее дворец. В результате, от истории куге практически не осталось ничего, что можно было бы взять в руки, а их культура никогда не стала туристической достопримечательностью. Об их мире написано так мало, что большинство людей не знает даже, что они когда-то существовали. Но не смотря на это, их романтичная, деликатная чувствительность живет в поэзии waka, церемонии кадил, танце гейш и ритуале синто. Но если бы я не купил из мимолетного каприза несколько shikishi по пять тысяч иен за штуку, никогда об этом не узнал бы.

Чем дольше я жил в Киото, тем больше расширялись границы моей коллекции. После каллиграфий пришло время свитков, потом были ширмы, керамика, мебель, буддистские статуэтки и т.п. Кроме того, коллекция охватывала не только предметы японского искусства, но и китайского, тибетского и происходящего из Юго-Восточной Азии. Ширмы или буддистские статуэтки стоили относительно немного, но они никогда не были по настоящему дешевыми, поэтому их собирание требовало в конечном итоге немалых денег. Чтобы иметь возможность покупать, я начал продавать или обмениваться предметами с приятелями, и не успел оглянуться, как превратился в торговцем антиквариатом.