Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Потанин был хорошим. Он демонстрировал городу и миру полную лояльность и готовность подчиниться духу времени; покаялся перед «Единой Россией» за то, что не совсем праведно вел дела в 90-е годы, что не понимал социальную миссию бизнеса. Зато теперь все понял и перековался. Прохоров был скорее плохой. Все время в тени, слова цедит сквозь зубы, политику партии и правительства не осуждает, но и не приветствует. Потанин сдавал позиции, Прохоров их удерживал. И так это все удачно у них получалось, что неизбежно в умах национализаторов рождалась мысль: а как же их победить-то, если они стоят спина к спине и сзади удар им не нанести никак? Наверное, надо разделить сиамских близнецов. Пусть пропадут поодиночке.

До куршевельской истории были традиционные заходы через прокуратуру – не лионскую, нашу; были воспитательные беседы. Но главного довода не было. А теперь он появился. «Дорогой Владимир Олегович! Мы понимаем, что вы мужчина правильный, солидный. Опять же покаялись и не жадничаете сверх меры, делитесь. Но вот ведь какая незадача. Вы однозначно ассоциируетесь с этим неправильным товарищем Прохоровым. И когда отстаиваете свои законные интересы, то автоматически защищаете беззаконные интересы Михаила Дмитриевича. Потому что у вас как у братьев – все поровну. Раньше это было еще как-то терпимо, но теперь, после истории с малолетками, фу, даже говорить стыдно, как же вы будете решать вопросы на высшем уровне? Гарант Конституции не сможет вас принимать, потому что для него это потеря лица, да и как вы после всего случившегося будете смотреть в глаза Гаранту? Давайте решать по-хорошему. Разводитесь, что ли. В личном качестве к вам претензий нет, и заживем тихо и счастливо. А этот, который с малолетками, он пусть сам свои проблемы решает».

Довод убедительный. Управлять стратегически важной компанией и не иметь возможности являться пред светлые очи – невозможно. Нужно расставаться. А значит, уступать последнюю линию обороны. Конечно, можно последний раз потянуть резину, до предела запутать теперь уже свои собственные, внутренние переговоры. Но рано или поздно все равно они будет завершены. И тогда отступать будет уже некуда. Не только плохому гуляке Михаилу Дмитриевичу, но и хорошему семьянину Владимиру Олеговичу.

Какой из всего этого можно сделать вывод? Да примерно такой, который звучал уже после дела генерального прокурора Скуратова: всем можно, а тебе нельзя. Ни в политике, ни в личной жизни. Если бы Михаил Прохоров был просто вольным акционером группы «Интеррос», он мог бы шалить как угодно, где угодно и с кем угодно: это его личное дело. Но тогда и на результаты производства он повлиять не может; его дело – получать дивиденды и контролировать наемных менеджеров. А будучи реальным управляющим своего собственного дела, он должен вести себя как положено управляющему: скромно, безупречно, скучно. Галстук под горло, обтекаемая речь, в девять вечера домой, к семейству. В одиннадцать спать, к семи тридцати в офис. Большие деньги дают не большую свободу, а большую ответственность; миллиардер не может себе позволить того, что запросто позволяет нищий студент. Если, конечно, хочет остаться миллиардером.

На неделе между 5 и 11 февраля. – В России Генпрокуратура предъявила новые обвинения Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву – в хищении 23 миллиардов долларов и отмывании этих средств под видом благотворительности. Началось формирование Центральной избирательной комиссии нового созыва. – А во Франции – очередной карикатурный скандал.

В центре общего внимания – публикация пародийных картинок, изображающих пророка. Мусульманская общественность во главе со специальным советом, который в свое время (после парижских погромов) создал при своем министерстве Николя Саркози, требует жертвенной крови редактора, разместившего рисунки в газете; в смысле – суда и увольнения. Сам Николя Саркози резко против; весело улыбаясь, он разъясняет корреспондентам свою позицию: лучше пусть будет слишком много карикатур, чем слишком мало, он понимает чувства верующих, но они должны смириться с тем, что живут в стране, традиция которой запрещает запрещать насмешку, в том числе над религией. В ответ мусульмане грозят распустить примирительный совет и пойти медийной войной на нехорошего Саркози. Напрасно; эта война лишь укрепит его позиции, добавит шансы в президентской гонке. Потому что он стоит на страже ценностей Французской республики. И нация это одобрит. Даже те, кто борется за права мусульман в европейском мире. Обижать при найме на работу не дадим, дискриминацию осудим, но карикатуры запрещать не станем. Чувство юмора, вольная ирония и кухня – основы традиции. Сегодня вы мешаете смеяться, завтра устриц есть запретите, поставите под сомнение луковый суп и андуенские сосиски; что тогда от Франции останется?

Что тут сказать? Хорошо французам, они знают, в чем заключается их традиция. Сама по себе традиция может быть сколь угодно глупой (или сколь угодно умной); важно лишь, что она есть и, значит, есть пока консенсус по вопросу о том, что допустимо, что недопустимо, что следует терпеть, а что порицать. В такой ситуации можно быть сторонником традиции, а можно быть ее противником, то есть диссидентом; можно ей следовать, а можно дерзко нарушать. Политическая, гражданская картина мира отцентрована и сфокусирована; ничего расплывчатого, двусмысленного: занимайте места согласно купленных билетов , определяйтесь, где вы, за или против.

Проблемы начинаются, когда в едином европейском пространстве сталкиваются разные национальные традиции; то, что самоочевидно во Франции, не столь однозначно в Италии. Попробуем спроецировать недавний российский конфликт (девочка Маша Шрайбер подала иск против преподавания дарвиновской теории в школе) на европейскую почву: как среагировало бы тамошнее общество на аналогичные судебные претензии?

Во Франции девочке не поздоровилось бы; светское государство отрицает право выносить учебные суждения на основе церковной позиции; веруй себе за пределами школы, а в школе изволь изучать науку. В Италии все было бы не так однозначно; сильная, энергичная католическая общественность Марию Шрайбер поддержала бы, левые – осудили бы; что же до решения суда, то его не просчитаешь. Смотря в каком городе, коммунистическом или католическом; смотря в каком суде.

Как будет Европа примирять и выравнивать свои традиции, как будет на этой основе вырабатывать новую, общую – посмотрим. Что же до нас, то мы вообще никакой общепринятой и устоявшейся общегражданской традиции пока не имеем; поэтому действуем наугад, то отсылая самих себя к дореволюционным основаниям (православие-самодержавие-народность), то смутно припоминая советские и пытаясь на их основе вынести современное суждение о сиюминутных происшествиях. Дело «Шрайбер против Дарвина» – яркий пример. Одним не нравится, что девочка и ее родители заявляют о своих религиозных правах, точнее – о праве не знать теорию, расходящуюся с их картиной мира. Других возмущает насмешливая реакция Патриарха Алексия II, который полуподдержал протест Марии Шрайбер, добавив: кто хочет верить в то, что произошел от обезьяны, пусть верит. Третьи недовольны тем, что кто-то вообще покусился на незыблемость научного знания, поставил под сомнение безусловное право науки выносить идеологические вердикты. И важно даже не то, кто прав, кто виноват; важно, что нет никакой общепринятой позиции, на основании которой можно вынести итоговое суждение. Мы не республиканцы, не страна победившего атеизма; мы не коммунисты, не враги церковного мракобесия; мы не убежденные христиане, твердо отстаивающие свою веру; мы либо по привычке следуем советским правилам (наука – всё, вера вообще ничто), либо по привычке же апеллируем ко временам православной империи (вера – всё, наука не всесильна).