Илья Эренбург - Война. 1941—1945

Редакции газет во время войны стали чаще обращаться к писателю. Казалось бы, нет недостатка в газетном материале. Одними телеграммами можно заполнить не четыре полосы, а сорок. Но вот газеты отводят место не только статьям, памфлетам, призывам писателей, не только их очеркам, но даже стихам, рассказам, повестям, драмам. Это значит, что писатель может сказать то, чего не могут сказать другие. Это значит, что писатель умеет говорить так, как не умеют говорить другие.

Писатели вошли в газету, как всходят на трибуну, — это не их рабочий стол, это не их место. Но и блиндаж не место сталевара или садовода. Война переселяет людей и сердца. В мирное время газета — осведомитель. В дни войны газета — воздух. Люди раскрывают газету, прежде чем раскрыть письмо от близкого друга. Газета теперь письмо, адресованное лично тебе. От того, что стоит в газете, зависит и твоя судьба. Так газета узнала новых людей: писателей.

Я не скажу, чтобы эта встреча прошла без помех, без столкновений, без трудностей. Зачастую наши журналисты пишут на языке, который равно далек и от литературного, и от разговорного. Мы называем его в отличие от русского «газетным языком». В сознании читателей он откладывается, как условный код. Я приведу отрывок из полученного мною письма, который показывает, как отражается газетный язык на языке читателей: «Постарайтесь писать в разрезе ненависти, и больше того — насыщайте ваши книги в разрезе нашей культуры, взаимодействий частей и личных уважений товарищей к товарищам или общей нашей монолитности гражданских уважений». Газета долго культивировала скудость словаря, безличность стиля. Позволю себе привести пример из личного опыта. В начале войны редактор одной газеты предложил мне написать передовую. Напрасно я говорил ему, что не умею писать передовые, он настаивал. Я написал. Прочитав, он рассмеялся: «Но ведь по статье видно, кто ее написал…» Это относится не только к передовым. Многие редакторы испугались того багажа, с которым пришли писатели, а именно — живых слов. Будет несправедливым умолчать, что и некоторые писатели не сразу поняли особые условия работы в газете, пытаясь писать статьи по рецепту доброго старого романа. Однако много препятствий уже преодолено. Писатели твердо завоевали право говорить с народом. Теперь трудно себе представить центральную или армейскую печать без писателей.

Много писателей с первых дней войны работают в армейской печати. Они делят с Красной Армией трудности походной жизни. Другие писатели в качестве военных корреспондентов центральной печати выполняют ответственную работу на фронте. Наша семья узнала много потерь. Писатели показали себя смелыми солдатами. Об этом необходимо напомнить. Один неврастеник порой заметней сотни героев. Вряд ли Корнейчук хотел в персонаже своей пьесы, названном Крикуном, что-либо обобщить. Наш долг перед погибшими друзьями, работниками армейской печати и военными корреспондентами сказать, что в своем огромном большинстве писатели-фронтовики не крикуны, но солдаты.

Работа в армейской печати нелегка. Не все редакторы понимают природу писателя. Конечно, любой прозаик или поэт может написать заметку о том, что нужно доставлять горячие щи на передний край или что нехорошо ходить с оторванной пуговицей. Вопрос в другом: следует ли для таких заметок прибегать к труду писателя? Я не говорю об исключительных случаях: бывает, что мастера артиллерийского огня должны идти в штыковую атаку. Я говорю о каждодневной работе. Писатель не может писать автоматично. Все написанное отражается и на самом писателе. Если писатель будет сто дней писать о бане, в сто первый он не сможет написать о красоте и величии родины. Такова специфика творчества. Если мои слова дойдут до некоторых редакторов как московских, так и фронтовых газет, если их услышат работники политотделов, пусть они вспомнят старую сентенцию о том, что не всегда разумно топить печи красным деревом.

Рассматривая произведения писателей фронтовых или центральных газет, нельзя ни на минуту забывать о том, что зачастую характер их работы определяется внешними обстоятельствами. Чтобы написать повесть, нужно обладать некоторым количеством свободного времени. Это ясно каждому. Ясно каждому, что, если ты сегодня едешь как военный корреспондент в Сталинград, а приехав оттуда, неделю спустя, получаешь предписание на Донец, то повести ты не напишешь. Помимо муз существуют редакторы. Это относится и к армейской печати. Многие наши поэты с первых месяцев войны на фронте. Если пребывание в тылу опустошило некоторых писателей, то пребывание на фронте не дало возможности многим, душевно обогатившимся, создать то, что они могли бы создать и что они еще создадут. Было бы не только аморальным, но и абсурдным подходить с одними и теми же критериями к работе фронтовика и тыловика. Искусство требует времени. Об этом следует напомнить нетерпеливым судьям.

Есть много несправедливого в оценке работы того или иного писателя. Есть много случайного и преходящего в успехе того или иного произведения. Иногда дело решает имя: отблеск довоенного горения. Иногда автору удается прельстить читателей или зрителей картинами войны, которой автор не видал и которая поэтому показана такой, какой ее хотел бы увидеть тыл. Иногда писатель, повидавший фронт, как турист, опережает солдата. Однако все это глубоко временные явления. Справедливость неизбежно восторжествует. Лучше читатели на фронте. Они отличат драму от мелодрамы. Долго нельзя жить за счет прошлого. Турист опорожнит содержимое своей записной книжки. Настанет день, и мы увидим выстраданные, зрелые книги. Их напишут писатели, которые эти годы прожили с народом.

Теперь часто слышишь беседы о необходимости монументальных полотен. В этих рассуждениях есть и правда, и самообман. Правда в том, что за два года народ безмерно вырос. Мысли и чувства созрели, углубились. Строже, целомудренней должен отнестись к своей работе писатель. Читатель теперь знает, как выглядит война, он хочет знать, как выглядит душа человека. Описание подвигов или злодеяний не удовлетворяет читателя, он ищет того, что скрыто за делами, — ключа к познанию своей эпохи.

Я сказал, что в разговорах о монументальных полотнах есть и самообман. Мы часто слышим от читателей сетования: «Почему у нас нет «Войны и мира» второй отечественной войны?» Ведь многие писатели настолько приучили читателей к мысли, что произведение искусства рождается от наличия материала и доброй воли исполнителя, что подобные претензии кажутся логичными. Но писатель должен уметь и отказывать. «Война и мир» написана писателем, который узнал войну как ее участник. Вряд ли без душевного опыта, приобретенного в Севастополе, Толстой смог бы создать свой гениальный роман. Замечательные книги о войне напишут не соглядатаи, а участники, у которых теперь подчас нет возможности написать даже письмо родным.