Виктор Авилов - Монологи на заданную тему: Об актерском мастерстве, и не только…

А с дверьми была целая эпопея! Тогда еще не было прохода напрямую, служебный вход был через дирекцию, с улицы. Романыч все время ругался с завлитом Натальей Кайдаловой: «Наташ, почему ты опять не закрыла дверь!» – «Валерий Романович, я закрывала дверь, я проверила, она была закрыта!» – «Ну я сейчас входил, сунул ключ – дверь открыта!» А потом уже она приходит: «Валерий Романович, вы ходили в дирекцию? Почему дверь не заперли?» – «Я запирал!» – «Она была открыта!»

Но это все мелочи. А был и просто страшный момент. Может быть, это, конечно, всего лишь совпадение, но… Я репетирую сцену, где говорю Берлиозу: «Для того чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле, вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… да, саркома, и вот ваше управление закончилось».

И именно в это время друг мой в Одессе умирает. Такой замечательный человек, так я его любил! Умирает именно от этого. Я произношу на репетиции этот текст, и именно в это время звонок из Одессы: «Витя, срочно вылетай, Слава умер». Сколько раз на репетиции я повторял эти слова про саркому легкого! И вот полетел хоронить парня. Представляешь, как мне было страшно после этого репетировать! Сразу мысли такие: ну и чего дальше у нас будет, ребята?

При всем при этом, если серьезно задуматься о «Мастере» с точки зрения положительной-отрицательной энергетики, то нельзя однозначно сказать, что тут сплошной негатив и вообще дело нечистое. На этот спектакль к нам приходил отец Киприан, полковой священник, просто легендарная личность. Он после спектакля сказал: «Я в этом спектакле не увидел бесовщины».

Если бы меня лет пятнадцать назад спросили: «Повлияли ли на твой характер сыгранные роли?», я, наверное, ответил бы, что все это ерунда. А теперь я скажу: да, роль меняет актера и в чисто человеческом, и в профессиональном плане. По себе могу сказать: зная, что у тебя завтра спектакль, ложишься спать и непроизвольно начинаешь вспоминать, прокручивать в памяти текст, «разминать» монологи, пытаешься вникнуть в суть, понять, о чем говорится. Ты пытаешься изображать кого-то, ищешь формы, находишь их… Происходит взаимное обучение. И потом, думая уже не как актер, а как человек об этом, об этих вечных вопросах, и сам начинаешь меняться. Само собой, речь идет о персонажах только определенного уровня. Мне в этом плане очень повезло: набору моих ролей, пожалуй, может позавидовать любой актер: Гамлет, Мольер, Ланцелот, Калигула, Воланд.

Все взаимосвязано! Актерская профессия она такая… Вот в того же абстрактного Гамлета Высоцкий привнес свое, свои личные качества, Смоктуновский – свое. Но уверяю вас, что, поработав над этой ролью, и у того и другого в душе достаточно много изменилось. Вообще актеры – люди счастливые. А особенно те, кому достаются ТАКИЕ роли. Более того, каждый спектакль меняет и зрителя, если он действительно серьезно увлечен. Театр – это мощнейший катализатор для тех, кто им действительно болен. Он меняет человека, и довольно здорово.

Какой образ ты бы себе ни представлял, ни пытался бы постичь, какого персонажа ты ни пытался сыграть, все равно это останешься ты в предлагаемых обстоятельствах. Никуда от этого не денешься. Будь то литературный герой, историческая личность или реальный человек, живущий рядом. Причем если говорить о реальном человеке, которого ты лично знаешь – будь то отец, мать, друг – не важно, – тут немножко другое. Ты сможешь довольно точно и здорово скопировать его, переняв, может быть, даже невольно, многие черты характера, манеру поведения, жесты, мимику, походку и т. д. А вот с литературными героями и историческими личностями сложнее. Возьмем, например, Калигулу. Сравните, какой он у Гая Светония Транквилла в «Жизни двенадцати цезарей» и в пьесе у Камю. Кто из этих авторов более точен, кто прав? Где истина? И это мы сравнили только двух авторов! Какой же он был на самом деле? Да такой, каким его видишь ты. И вообще, если говорить о Гае Цезаре Калигуле как о реальной личности, то вряд ли его можно считать психически здоровым, адекватным, нормальным человеком. И о высоком уровне интеллекта там говорить не приходится. Но опять же мы судим о нем с точки зрения современного человека. Но ведь надо учитывать и предлагаемые обстоятельства: жил он в 12–41 годах нашей эры, в Риме… Камю же создал из этого потенциального клиента психиатрической лечебницы нечто! Это страдающий, мыслящий человек, это философ… И в смысле чистой энергетики пьеса Камю как раз из тех, где энергетика-то присутствует. Есть-то она есть, но она там такая…

Подобный персонаж становится интересным, привлекательным для кого-то через подачу писателя, драматурга, режиссера и, само собой, исполнителя роли. И ты ведь не возьмешь для себя бездумно все черты того или иного героя. Каждый человек оценивает и принимает то, что ему близко. Тут многое зависит от того, к чему ты лично по жизни стремишься. Что взять от того же Наполеона: либо стремление к безграничной власти и замашки тирана, либо интеллект, который намного опережал современников, просвещенность, утонченность ума, размах, масштаб, глобальность мышления – выбор, естественно, за тобой. Но многое зависит еще и от «извращенности» вкуса режиссера. Сколько сейчас таких примеров! И попробуй актер переубедить! Он скорее тебя заменит. Можно так сместить акценты, что «Ромео и Джульетта» превратится в спектакль о политике, о столкновении двух группировок. Клан Монтекки и клан Капулетти – настоящая коза ностра получается! Можно это вытащить на передний план. А любовь так, постольку-поскольку. Вот, мол, из-за ваших войн гибнет любовь. Вот что это такое? Веяние времени? Может быть, но… Вообще на самом деле пьеса – это фундамент, а что на нем будет построено – роскошный дворец или убогая лачуга, – зависит от режиссера.

Кстати сказать, хоть я и не очень люблю американское кино, но нельзя не признать, что по крайней мере некоторых перегибов они себе все-таки не позволяют. У них не делают героев из бандитов, отребья. Эту грань они редко переходят. Если ты преступник – ты можешь сколько угодно быть классным малым, но все равно тебя в конце концов поймают и посадят. Закон есть закон.

Но актер и режиссер работают все-таки параллельно, если цель одна, то взгляды, если не в унисон, то хотя бы в общих чертах совпадают. Если ты совсем вразрез идешь, то хорошего ничего не выйдет. Я привык доверять режиссеру. Ведь прежде чем что-то начать репетировать, он носит это в себе месяцами, а чаще всего годами. И к началу репетиционного процесса его внутренняя работа над этой вещью равна двум-трем годам, а ты, может быть, только вчера прочел пьесу. Я не раз убеждался, что правильнее поверить. Я в данном случае говорю только о своем опыте работы с конкретным режиссером, с Валерием Беляковичем.