Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими

– Когда они Новгород казнили, они людей обливали горячей смолой и, ломая им колени, бросали под лед. Столько набросали, что, говорят, река была запружена три года подряд.

– По версии Гумилева, опричники убили не просто много новгородцев, но убили весь Новгород. Мало того что там Иван III проводил репрессии, так еще через 100 лет Иван Грозный наведался. Кстати, возвращаясь к теме митрополита Филиппа. В Новгороде, как и на Соловках через 100 лет, после подавления «Соловецкого сидения», тоже всю братию вырезали [6].

– И как раз в период подготовки похода на Новгород у Грозного был всего один реальный противник – митрополит Московский. Он единственный публично возразил царю и ославил его в Успенском соборе. Он не дал ему благословения. Публично и унизительно для Грозного. Его монолог, обращенный к царю, цитируется во всех житиях. Я уверен, что монолог этот не потерял своей актуальности и поныне. Филипп говорил о том, что везде есть правда, только в России нет правды. Говорил о безвинных жертвах, о том, что ад мы носим в себе. Вопрошал: «Что творишь ты с державой своей?» Это вполне христианское политическое обращение. Причем, судя по всему, он прекрасно понимал, с кем имеет дело и чем все это для него лично кончится. В этом смысле Филипп приносил себя в жертву.

– А эта сцена есть у Эйзенштейна?

– Конечно, нет! Ты что! Там просто проходит Колычев – фанатично религиозный, мрачный, изломанный, представитель клерикальных кругов. А на самом деле Филипп был очень интересный человек.

– Вот расскажи… Ты снял «Остров». И совершенно логическим продолжением идет «Иван Грозный», то есть взаимоотношения Мамонова с властью, только теперь Мамонов играет…

– Да, я увидел сходство…

– Но откуда ты эту историю про Ивана и Филиппа взял? Это же очень тонкое попадание! Я убежден, что эта тема – логическое продолжение темы «Острова»!

– Ну да… Историю? Я ее смутно знал давно еще. Но во время «Острова» я увидел, что у Пети Мамонова есть какая-то раздвоенность, генетическая матрица, в нем живет дух этот… Ивана IV…

– А как Янковский появился?

– Во-первых, лучшего актера у нас сейчас нет. А во-вторых, я искал лицо благородства – ведь Колычев был аристократ, родовитый боярин. Кроме того, он был человеком Возрождения, поразительно одаренным. Вообще я считаю – упрощая, естественно, – что из-за Ивана IV Грозного все наши беды. Они, как ни странно, во многом упираются в эту грань истории, в его личность. Он первый назвал себя царем. И вот этот штамп – что такое образ царской власти – с тех пор так и отпечатался. И мы живем с этим, боремся и ничего с этим образом сделать не можем. Народ убежден – нам нужен царь. Грозный царь. Если не грозный – значит, не царь. А нам нужен царь. И так до бесконечности. Иван IV во многом своей личностью определил этот принцип власти. Он отменил все договорные начала между властью и народом. И идея была только одна – он помазанник Божий, и воля его является волей Бога. И самым страшным грехом, на его взгляд, было ослушаться царской воли, поскольку всякая власть от Бога. И параллельно вот это неистовое желание любви. Он глубоко верил, что, поскольку он наместник Бога и слово Бога и желание Бога идут лишь через него, его можно только любить.

– И что, он реально во все это верил? Не то чтобы там, типа, для укрепления власти?

– Какого укрепления? Он же разорил все! Конец правления его был чудовищным: половина мужского населения страны была истреблена, он потерял все завоеванные территории в Польше и Литве, отдал завоеванные в начале правления земли в Ливонии.

– Отдал все, кроме Казани. А ближе к концу его правления крымский хан сжег Москву – чего не было к тому времени уже сто лет!

– Да, сжег. И в связи с этим, как ни странно, была отменена опричнина. Когда крымчаки сожгли Москву, они сожгли и опричный дворец. И тогда Грозный подумал, что Бог посылает ему какой-то знак. И он казнил всех опричников.

– Ну не всех – Малюта позже, на войне, погиб. Кстати, странно, почему нет памятника Малюте Скуратову? У нас же так любят опричников, чекистов, вообще жесткую руку и палачей.

– Будет, подожди еще!

– Кстати, на эту же тему. Вот недавно Сурков выступал и сказал: «Некоторые с приходом Дмитрия Анатольевича надеются на оттепель. Но оттепели и прочей слякоти – не будет». Мне кажется, это ключевой момент в артикуляции позиции Кремля. Оттепелью называется вполне понятный период отечественной истории. Поэтому употребление этого термина в негативном смысле – «слякоть» – дает сигнал публике, что сегодняшняя власть считает хрущевскую оттепель признаком слабости и малодушия, уступкой гнилым либералам и началом конца «Великой сталинской империи», которую «боялись и уважали». И соответственно времена до оттепели и после нее нынешний Кремль считает позитивом, а оттепель – негативом. Во всяком случае, это так считывается, и я думаю, именно этот посыл Сурков и закладывал.

– Пожалуй… А вот какое еще было изобретение Ивана Грозного, которое мы и поныне встречаем в русской жизни? Он разделил народ на две части: вот есть опричнина – и есть земство (включая крестьян, посадских и родовую аристократию). И любой опричник имеет власть над жизнью и смертью любого земца. Вот это разделение своего народа на две враждующие части: одну бесправную, а вторую абсолютно всесильную.

– А разве не всегда русский народ состоял из этих двух половин, у которых ничего общего нет?

– Нет. Даже в ранний период правления Ивана Грозного были возможности для развития русской демократии: это избранная Рада, попытка судебных реформ, попытка упорядочить законы. Вполне в европейском духе. Были какие-то договорные отношения между властью и народом. Тут важно понимать, что с середины XIV века Московское княжество было отделено от Европы враждебными Литвой и Ливонией. И поэтому московиты с Европой практически не общались, ведь у Москвы с Литвой всегда были, мягко выражаясь, непростые отношения и коммуникации с кем-то были возможны только через татар. Например, с генуэзцами они общались через крымчаков. Конечно же, они воспринимали европейскую цивилизацию совсем не так, как мы ее воспринимаем. И были еще остатки варяжских порядков в виде коллегиальности принятия решений, воинского братства.

– Это разве что на Севере, в Новгороде, и дальше, у поморов.

– Не только. А казачество? Чем не демократия?

– Кстати, об опричнине. Меня ужасно расстроила «новость», что собачья голова и метла – это не русский креатив, а пиратское заимствование у монахов-доминиканцев: Domini canis – «псы Господни».

– Но Грозный это, по-моему, как-то переосмыслил.