Журнал «Посев» № 2 (1589) - февраль 2010

С первых дней войны занятия в Литинституте прекратились, начальство исчезло, и студенты стали добровольно уходить на фронт. Из студентов Литинститута в Москве сформировался 22-й истребительный батальон, добровольцем в него пошёл и Евгений Агранович.

Как обладателя звонкого и красивого голоса его сразу назначили ротным запевалой в 22-м батальоне. Довольно скоро ротный запевала получил задание-приказ батальонного комиссара: отступающим подразделениям нужна была строевая песня.

– Что петь? – И сегодня тот давний вопрос Аграновича звучит как «гамлетовский».

– «Если завтра война, если завтра в поход»? «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин»? Глупо и неприлично. Мы же отступали, – вспоминает Е.Д.,– и я использовал перевод Ады Оношкович-Яцыны из Киплинга, стихи которого любил и знал наизусть: «Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог. Отпуска нет на войне». Эти слова через день пел весь батальон. Правда, комиссар (а тогда, в 41-м были ещё комиссары) сказал мне: «Песня хорошая – строевая, но слова в ней какие-то не наши». И я в разное время дописал в неё ещё четыре свои куплета». Вскоре эту песню запела вся армия. Куплеты из неё долетали и до других фронтов. Во время встречи с союзниками на Эльбе американцы тоже подхватили и запели русскую строевую песню.

Второй песней, не менее знаменитой, а, может быть, и более любимой бойцами, чем симоновская «Жди меня» стала следующая песня Е. Аграновича «Лина», написанная на фронте в 1942 году. Из воспоминаний Е.Д. Аграновича: «На фронте написал «Лину» – совсем простенькое сентиментальное танго. К моему глубокому удивлению, песня разнеслась по дивизии и армии, как степной пожар или, можно сказать, со скоростью анекдота. Без помощи радио и печати, в обход всех рогаток цензуры-редактуры, своим ходом, на своих крылышках облетела песенка фронт. Из окопа в окоп. Её даже не записывали. С губ сняли. Чем привлекла? Правдой о судьбе солдата, о глубокой любви, которая и под огнём думает о милой: если я погибну, не оставайся черной вдовой. Другой уцелевший солдат – это тоже я. Этой нотки в других песнях не было».

Действительно, в этой песне звучит удивительная человечность, доброта, альтруизм, забота не только о себе, но и о бойце-товарище. Если мне выжить не придётся, то пусть будет счастлив тот боец, кому повезёт больше. Любовь, счастье должно продолжаться на земле даже без меня. Эта глубоко альтруистичная идея песни была новой и намного гуманнее, выше симоновского «Жди меня», хотя эта песня также сыграла свою благотворную роль на фронте, поднимая дух бойцов. Однако на фронте, если ты не «с лейкой и блокнотом», как Симонов, а просто с пулемётом, то надежда на счастливое возвращение домой была мала, подтверждение тому фронтовые стихи Арсения Тарковского:

Становится понятным такой молниеносный успех песни «Лина».

Война продлилась для Евгения Аграновича от Москвы до Эльбы – все четыре года.

Вернувшись в Москву в 1945-м, студент, прервавший учёбу из-за ухода на фронт, снова пришёл в Литинститут продолжить учёбу. В приёмной института, куда он пришёл в военной форме, украшенной боевыми орденами и медалями, чтобы узнать расписание занятий, сидели новые, совершенно незнакомые люди.

Многие бывшие однокурсники не вернулись с войны. В начале войны на Карельском фронте погиб Борис Смоленский – близкий друг и соавтор первой песни, погибли друзья – поэты Павел Коган и Михаил Кульчицкий. Два молодых человека, сидевших в приёмной спросили, на каком факультете он учился, он ответил: на факультете «Поэзия». Ему говорят, что в этом институте существует только факультет Русской поэзии.

– Ну да, – сказал выживший защитник Родины – именно с этого факультета я и ушёл на фронт.

– Да нет, – возразил канцелярский работник, – у нас факультет именно Русской поэзии, где могут обучаться исключительно «русские» студенты. Что мог чувствовать в этот момент человек, не успевший ещё забыть ни запаха пороха и смерти, ни грохота разрыва снарядов и свиста пуль рядом…? Евгений Агранович вышел из института и направился к телефону звонить Симонову и Антокольскому.

Те приехали в институт без промедления и пошли к директору института Фёдору Гладкову, автору «Цемента», одному из основоположников «соцреализма», когда громкая ругань, доносившаяся из кабинета директора затихла, вышел Симонов и сказал Аграновичу, что неприятный инцидент улажен – он может приступать к прерванным занятиям. В 1948 году Евгений Агранович окончил Московский Литературный институт им. Горького. После окончания института работы не найти, ему удалось устроиться в скромную редакцию осовиахимовской газеты корреспондентом.

Он ездил в командировки по разным городам и весям страны и писал большие полосы. В это время в стране развернулась кампания по борьбе с космополитизмом, он в своём духе съюморил на эту тему, среди слышавших был «дятел», который настучал не очень далеко, и его немедленно выгнали из редакции, к счастью, «на улицу, а не на лесоповал». Следующую работу на киностудии имени Горького он нашёл случайно: «…Иду, выгнанный, по улице и вдруг встречаю девочку из довоенной поэтической компашки, а она – редактор на студии Горького. Занималась дубляжом «трофейных» фильмов. Мне поручили песенки. Я это делал, и делал хорошо. В 60-х я перевёл песенку, которую Радж Капур спел в кинофильме «Бродяга». Там, наконец, мою фамилию поставили в титры. Один довольно известный поэт заявил, что никогда не слышал о поэте Аграновиче и текстов его не видел, но когда ему сказали, что Агранович автор русского перевода песенки Раджа Капура «Бродяга я!», обрадовался: «Ну так я его уже полвека знаю, я эту песенку в молодости перевёл на идиш. После дубляжа фильма «Возраст любви» Лолита Торрес сказала, что в Аргентине не нашелся бы поэт, который сделал бы перевод её песенок лучше. Популярными стали в народе и песенки Аграновича из чехословацкой кинокартины «Сотворение мира» по рисункам Эффеля. Среди них:

Или:

С озорной улыбкой 90-летний Евгений Данилович вспоминает в интервью: «Когда «Сотворение мира» делали, я неделю просто жил на киностудии. Звонят: «Бери зубную щётку и тапочки, сейчас за тобой приедут на директорской машине. Спасай! Выручай!» И я не вылезал из этого зала, читая по губам, что они там могут произносить, чтобы своим переводом в артикуляцию попасть. И при этом, чтобы текст оказался качественным, и кровь из носу – за неделю должен быть. Сижу, из рук у меня берут тексты, несут артисту перед микрофоном – и сразу в запись. На песенку уходило минут сорок, чуть ли не экспромт. Заканчиваю финал, сдаю перевод, полумёртвый падаю на пол, втискивают меня в машину, доставляют домой, и я сплю двое суток. Выспался, прихожу на студию, требую договор – а там не три тысячи, а полторы. Начальник объясняет: «Я тут сижу целый месяц, ответственная работа, получаю тысячу двести, а ты за неделю не хочешь полторы брать?» Я разозлился: «Ну и пишите сами! Я как был Женька Агранович, так и буду, а Вам сидеть каким-нибудь директором заштатного кинотеатра». Плюнул и ушёл. Встретил на улице знакомого юриста, рассказал ему свою историю. Он пригрозил студии прокурорским секвестром… В общем, перспектива заканчивать карьеру в захудалом кинотеатре и впрямь перед директором замаячила. Взмолился: «Ну, чего он там хочет?» Адвокат на потолок задумчиво посмотрел и говорит: «Десять тысяч». – «На!» Потом уже в 80-х годах – продолжает Агранович, – делал большой полнометражный мультфильм «Мария – Мирабелла», румынский. Большая работа, много музыки, песен, все поют…»