Журнал «Посев» № 2 (1589) - февраль 2010

«Индивидуализированная собственность составляет ядро моральных норм любой развитой цивилизации; а древние греки, по-видимому, первыми поняли, что она, к тому же, неотделима от свободы индивида. <���…> Адам Фергюсон подытожил это учение, определив дикаря как человека, ещё не ведающего собственности (1767/73: 136), а Адам Смит отметил, что «никому не приходилось видеть, чтобы какое-либо животное жестами или криками показывало другому: это – моё, то – твоё» (1776/1976: 26 <���Смит, 1962:27>). Так они выразили мнение, которое, несмотря на повторяющиеся бунты голодных или предающихся грабежам толп, практически на протяжении двух тысячелетий являлось мнением просвещённых людей. По словам Фергюсона, «должно быть совершенно очевидно, что собственность – это условие прогресса» (ibid)». (Хайек, «Пагубная самонадеянность» http://sps.ru/?id=219748)

Можно считать, что аксиоматика либерализма сложилась в целом к концу XVII века, когда английский мыслитель Джон Локк, создав теорию трудовой собственности, заложил основы теории естественных прав человека . Императивность «буржуазной» формулы Локка «жизнь, свобода, собственность» такова, что любые следствия и суррогаты типа «свобода, собственность, законность» или «право частной собственности, в том числе на землю», или «разделение власти и собственности», или сословная «слоистость» выдают элементарную непричастность их авторов к идеологии ортодоксального либерализма. Именно из этой формулы произошёл более поздний исторически, но абсолютно категорический императив: «Частная собственность священна и неприкосновенна!» Ею же осеняется постулат, вытекающий опять же из формулы Локка: «Человек без собственности есть раб» .

Эта триада Локка – святая либеральная троица – и является сутью идеологии либерализма. В этой идеологии демократия есть политический либерализм, капитализм – это экономический либерализм, а правозащита – прикладной либерализм .

Учение Локка оказало огромное влияние на состояние умов мыслителей континентальной Европы XVIII века и, прежде всего, Франции. Что обеспечило нравственно-идеологическое обоснование Великой Французской революции. Джона Локка по праву называют учителем Вольтера – да-да, того самого Вольтера, одна переписка которого с императрицей Екатериной Великой добавляла ей авторитета и величия.

Вот почему соображения Валерия Сендерова о первостепенном для становления демократии значении диалога «общества с обществом», о порочности российской «вертикальности» во всём: в психологии, в мышлении, в религии, в социальном поведении, выглядят наивными, хотя и верными по направлению, подвижками мышления в сторону демократии. Пытаясь найти компромисс между своим этатизмом и рациональными соображениями, как вылезти из постсоветского «котлована», ему приходиться разрываться между желанием сберечь «особую духовность» России и необходимостью ломки своих коллективистских стереотипов.

Демократические подвижки в психологии части мыслящего сословия современной России только-только начинают вступать в противоречие с восприятием институтов власти и государства, как пупа Земли, как оси мироздания, пред которой подданные вечно стоят в позе задранной вверх головы. Психология «жираф большой – ему видней» начинает сдавать свои позиции.

Под стать идейной «платформе» автора «нескольких относительно новых слов о демократии» выглядят его практические рекомендации: «Хочешь, чтобы звучали внушительно твои рассуждения на демократические темы? Так добейся прежде, чтобы лифт в твоём подъезде не превращался в сортир» . И добавляет: «Путин с Медведевым в этом не в помощь» (!) Ну, ещё бы – как можно власть опускать до таких проблем!

Но даже эти слова Валерия Сендерова о демократии вызвали возражения его оппонента Святослава Иванова. Автор статьи «Формула русской истории, или, нужна ли нам бедная демократия?» («Посев», № 6/2009) не согласен с Сендеровым в главном: «демократия России всё-таки сегодня необходима» . Нет, не подумайте ничего дурного – оппонент не против полноценной демократии богатых хозяев. Но сегодня её строить рано, поскольку демократия это удел богатых обществ, а мы, если чем и богаты, так только своей духовностью – урезонивает «штурмующего столь глобальную проблему» Сендерова представитель законодательной власти большого города, депутат горсовета господин Иванов. Одним словом, господа соотечественники, у вас нос не дорос до демократии. Ишь, чего захотели – в калашный ряд демократии да со своим суконным рылом. Хотя с «рылом» у нас всё в порядке, вполне за европейцев сойдём, а вот с «моё – твоё» слабовато.

Чтобы опровергнуть Сендерова, Иванов призывает на помощь Пушкина, Ильина, Розанова, Аверинцева и весь византийско-православный генезис российской государственности. Главный тезис журналиста Иванова: «Мы – другие!»И никаких гвоздей! А коли мы другие, то и не возникайте со своей европейской демократией, господа либералы.

Убийственно выглядит аргументация неуместности и гибельности для России формального демократического строя, когда господин Иванов обращается к работе философа Ильина «О демократии». Если по Сендерову предпосылки демократии кроются в гражданском диалоге экономически независимых общественных групп и индивидов, то Иванов, опираясь на предупреждение Ильина о «фанатизме формальной демократии», указывает ряд признаков, без которых демократия абсурдна. Ну, до чего верные – аж, сердце радуется – такие, например, слова: «Народ должен разуметь свободу, нуждаться в ней, ценить её, уметь пользоваться ею, и бороться за неё» .

Но более, чем забавно выглядит в подаче Святослава Иванова следующая предпосылка демократии по Ильину: «Граждане должны иметь минимальный уровень образования и осведомлённости, вне которого всякое голосование становится собственною карикатурою» . Если учесть, что писались эти слова Ильиным… лет назад, то хотелось бы знать, превзошла ли с тех пор образованность современного российского избирателя этот необходимый минимальный уровень грамотности? Актуальны ли предупреждения философа Ильина сегодня?

Если уже не актуальны и наш электорат достаточно просвещён, то зачем Иванов ими аргументирует преждевременность в России демократии? А если актуальны, и российский избиратель так же невежествен и туп, как и во времена Ильина, то, что мы можем подумать о качественном составе депутатского корпуса сегодняшней России, достойным членом которого, разумеется, является господин Иванов?

О своей партийно-политической принадлежности депутат Иванов, естественно, умалчивает – интимное, всё же, дело. Зато свои идейно-мировоззренческие устои он не скрывает. А зачем? – наш избиратель «колоть» кандидатов на идеологии всё равно не будет. Гимном коллективизма и государственничества звучит девиз «Служи!» из уст народного избранника и сторонника общинной демократии господина Иванова.