Игорь Зудов - Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей

Он впервые рассказал, что на протяжении восьми дней они давали сводки о болезни, где шансы на выживание оценивались намного ниже, чем на неблагоприятный исход. Мой случай, по его мнению, – одна из тех редких удач, которая необъяснима с точки зрения современной медицины. Раньше такое считалась бы просто чудом.

Он позавидовал мне, еще распластанному после трех первых шагов, что у меня есть такой сын, и дал понять, что хотел бы с ним познакомиться.

Он стыдил меня, но от его упреков настроение почему-то поднималось. Мои качели снова пошли вверх.

Пожалуй, самым ценным результатом беседы стало принятое заведующим – конечно, после тщательного осмотра (благо времени в течение ночного дежурства у него было достаточно) – решение о возможности освобождения меня от всех датчиков непрерывного наблюдения за пульсом и давлением. Накануне в связи со стабилизацией температуры тела снизили чудовищную дозу вводимых через капельницы лекарств. И я превратился в обычного больного, ждущего... нет, не выписки, а перевода в хирургическое отделение, где намечалось «долатать» меня, устранив последствия трахеотомии.

Ко мне вернулась возможность повернуться на правый бок, если захочу – на левый. Согнуть ноги в коленях – пожалуйста. Приподнять туловище – тоже можно, не боясь сорвать датчики, манжету для измерения давления, катетеры для капельниц на руках и ногах. Неизъяснимое блаженство – размять окостеневшее за 18 дней тело, когда круглые сутки приходилось лежать на спине.

Даже физиотерапевт, направленная ко мне для проведения лечебной физкультуры, не смогла придумать практически ни одного упражнения, пока меня опутывала густая сеть проводов и подводок для капельниц. Ей тоже пришлось ждать моего «освобождения».

Все было бы прекрасно, если бы не продолжающаяся изоляция от родственников и друзей.

Несмотря на то что мне стало намного лучше, что у меня сложились замечательные отношения с большинством медсестер и наконец-то установилось полное взаимопонимание с лечащим врачом, что я мог, хотя и с помощью специальной трубки, произносить отдельные фразы, ни разу за пять долгих дней моей относительной свободы мне не удалось ни позвонить домой, ни поговорить с родными, когда в отделение звонили они. Это была настоящая моральная пытка. Никакими мольбами и просьбами не удавалось добиться разрешения пообщаться с близкими хотя бы по телефону.

Я придумывал всякие фантастические поводы, чтобы мне разрешили позвонить домой. Однажды написал целое послание, как мне хочется винограда и как мне будет плохо, если я не получу его. В другой раз я убеждал медицинский персонал, что дома у меня есть чудодейственное лекарство для повышения иммунитета и что оно жизненно необходимо мне. Все было напрасно.

Ни на одну просьбу я не получил положительного ответа. А ведь я вроде имел статус «блатника». Но при этом – никаких привилегий. Да и врач, присвоившая мне этот титул при первой встрече, прекрасно понимала, что в отделении реанимации он не имеет никакого смысла.

В это же время из-за эпидемии гриппа еще более ужесточили доступ в реанимацию, в том числе и для сотрудников больницы. Не говоря уже о посторонних. Не помогали никакие деньги – «лавочка» временно закрылась.

Испытание «ничегонеделаньем» оказалось нелегкой страницей в моей истории болезни. Недаром говорят, что «безделье – мучительное бремя». Читать нельзя, говорить трудно, вставать не положено, ходить два раза в день по три-пять шагов под наблюдением медсестры – в какой тюрьме, а их сейчас показывают много, вы видели такой режим?

Оставалось только смотреть по сторонам и слушать. Слушать то, от чего хотелось лезть на стенку. Как я уже говорил, в реанимацию привозят и пьяных с легкими травмами, а то и просто свалившихся на улице алкоголиков.

Поскольку травмы получают наиболее агрессивные из них, то столь же буйно они ведут себя и в больнице. Их приходится буквально связывать по рукам и ногам, чтобы они не разнесли дорогое медицинское оборудование. На них вынуждены отвлекаться медсестры, поскольку пьяницам и наркоманам, находящимся под действием «зелья», необходимо ставить капельницы, выводить из одурманенного состояния. Делается все быстро и профессионально, но даже за те минуты, потраченные на таких, с позволения сказать, пациентов, можно пропустить момент, когда настоящему больному, особенно в первые часы после операции, станет плохо.

Так, например, случилось в нашей палате с одним из прооперированных по случаю черепно-мозговой травмы, когда он забился в конвульсиях после выхода из наркоза. На этот раз все обошлось, и помощь была оказана вовремя.

В один из этих длинных дней моим соседом оказался юный беспризорник, которому на вид было лет 13–14. Поначалу он все время просил есть и к каждому блюду выпрашивал хлеба. Когда же немного подкормился, поведал о своей трагической судьбе.

Этот паренек, похожий на голодного волчонка, буквально кусался, когда медсестра пыталась сделать ему укол или поставить капельницу. Озлобленный, он готов был зубами, руками и ногами защищать свою свободу от любого посягательства на нее. Со звериной ловкостью выпутывался он из узлов, когда его привязывали к кровати. Меня поражало, как мгновенно преображался он из ласкового «теленка», пока его кормили, в необузданного хищника при малейшей опасности.

Несомненно, что этот подросток, с физической точки зрения, способен выжить в таких условиях, где благополучные дети просто пропадут. Но его нравственный облик не позволял ему адаптироваться к нормальной человеческой жизни. Наряду с целым шлейфом вредных привычек он поражал своей недетской жестокостью.

В его представлении средства к существованию можно было добывать только лишь попрошайничеством, мошенничеством или грабежом. Он готов был сразиться с взрослым крепким мужчиной и, мне казалось, смог бы выйти победителем из такой схватки. Я даже предположить не мог, как быстро подтвердится мой прогноз.

Вечером того дня, когда мы познакомились с юным «героем» ночных улиц, в нашу палату привезли очередного подвыпившего. Распоясавшегося в пьяном угаре мужчину ничто не могло остановить. Он куражился над ставившими ему капельницу медсестрами (одна не могла справиться с привязанным за руки и за ноги «клиентом»). Поносил нецензурной бранью всех больных в отделении реанимации, куда его доставили из-за кровавой ссадины на лице. Грозил вызвать «крышу», которая «построит» всю больницу. Никакие увещевания не действовали на него. Пациенты, находившиеся в сознании, мучались в бессильной ярости из-за невозможности дать отпор хулигану.