Сергей Кремлёв - Имя России. Сталин

Да, без интервенции рассчитывать на переворот не приходилось, так же как без внутреннего переворота внешняя интервенция была обречена ещё до её начала, потому что, хотя имущие классы Антанты и желали страстно падения Советской власти, народные массы Франции и Англии в поход на Москву не пошли бы.

Оставалось одно: действовать руками Польши, Румынии, прибалтийских «лимитрофов» и сил белой эмиграции. И вот такой вариант был вполне реален, потому что каждый возможный участник интервенции был у Антанты в кармане. Кроме того, у каждого из этих клиентов Антанты и США были в СССР свои планы.

Мировой экономический кризис 1929 года ударил по Польше очень больно, и война могла здесь «спустить пар» (не говоря уже о Киеве — сладкой мечте белополяков).

Румыны постоянно опасались утраты оккупированной ими Бессарабии, и тоже поддержали бы интервенцию.

Лимитрофы большого значения не имели, но были бы не лишними.

О настроении же офицерской эмиграции можно и не говорить.

То есть шанс был. Но обязательно — при серьёзном внутреннем заговоре. Так что ОГПУ никак не могло выдумать его уже потому, что тут чекистов явно опережали спецслужбы Запада.

Рамзин признавался:

— От прямого технического вредительства центр быстро пошёл к «плановому» вредительству, которое сводилось к таким способам планирования отдельных отраслей народного хозяйства, которые искусственно замедляли бы темп экономического развития страны, создавали диспропорцию между отдельными участками народного хозяйства…

Это говорилось в конце 30-го года — всего через год после начала первой пятилетки. Ещё не время было подсчитывать её успехи и просчёты, и у Сталина не было необходимости объяснять неудачи вредительством. Совсем не с руки было Сталину и расхолаживать народ, «выдумывая» сообщения о том, что в пятилетний план уже при его создании были заложены «мины» планового вредительства. Ведь первой мыслью при этом было бы: «А надо ли выполнять такой план?»

То есть Рамзин говорил правду. И это подтверждается одним письмом Сталина, которое — надо же! — «россиянские» фальсификаторы истории трактуют как доказательство того, что Сталин якобы придумывал «показания», которые следовало получать у арестованных по делу якобы несуществующей партии.

А ведь это письмо Сталина председателю ОГПУ Менжинскому от октября 1930 года доказывает обратное, а именно то, что Промпартия была реальностью и что показания её руководителей не изобретали в сталинском кабинете.

Письмо же Сталина было вызвано вот чем…

Описания деятельности Рамзина и его коллег (стенограмма процесса и материалы, приобщённые к делу) составили приличную книгу и были изданы в Москве в 1931 году. А материалы следствия были вообще многотомными, и за этой массой показаний и деталей могло легко ускользнуть основное — политический момент.

Тянуть с процессом не позволяла обстановка, а следствие разрасталось. Чекистам были важнее конкретные детали внутреннего заговора, но Сталина — как политика, как ответственного вождя страны интересовали, естественно, не столько явки, сколько общий замысел заговора, стержнем которого была внешняя интервенция.

С мыслью о необходимости такого — «внешнеполитического» — подхода к следствию Сталин и писал:

«Тов. Менжинский!

Письмо от 2/Х и материалы получил. Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях — это вопрос об интервенции, вообще, и, особенно, вопрос о сроке интервенции. Выходит, что предполагали интервенцию 1930 г., но отложили на 1931 или даже на 1932 г. Это очень вероятно и важно. <���…> Может

показаться, что ТКП (Трудовая крестьянская партия. — С. К) или «Промпартия» представляет главную силу. Но это не верно. Главная сила —… «Торгпром». ТКП, «Промпартия», «партия» Милюкова — мальчики на побегушках у «Торгпрома». Тем более интересны сведения о сроке интервенции, исходящие от «Торгпрома». А вопрос об интервенции вообще, о сроке интервенции, в особенности, представляет, как известно, для нас первостепенный интерес…»

Как видим, выше идёт речь об уже имеющихся показаниях, о реальных планах интервенции… Но «россиянскими» «историками» ставится в вину Сталину следующая часть его письма:

«Отсюда мои предложения:

а) Сделать одним из важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, «Промпартии», и, особенно, РАМЗИНА, вопрос об интервенции и сроке интервенции (1. Почему отложили интервенцию в 1930 г.? 2. Не потому ли, что Польша ещё не готова? 3. Может быть потому, что Румыния ещё не готова? 4. Может быть потому, что лимитрофы ещё не сомкнулись с Польшей? 5. Почему отложили инт-цию на 1931 г.? 6. Почему «могут» отложить на 1932 г.? 7. И т. д. и т. п.)…

б) Привлечь к делу Ларичева и других членов ЦК «Промпартии» и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания РАМЗИНА. <���…>

Если показания РАМЗИНА получат подтверждение и конкретизацию в показаниях

других обвиняемых…, то это будет серьёзным успехом ОГПУ, так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КП и рабочих всех стран, поведём широчайшую кампанию против интервенционистов и добьёмся того, что парализуем, подорвём попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно.

Понятно?

Вот каково это письмо…

Но ведь из его контекста ясно, что предложение Сталина сделать одним из важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки Промпартии вопрос об интервенции и сроке интервенции является указанием не фальсифицировать такие показания (из письма Сталина видно, что показания об интервенции уже имелись), а всего лишь перенести акцент в следствии с оперативных вопросов на аспект интервенции…

Казалось бы — всё очевидно! Но вот же, из этого письма, которое я привёл почти полностью, выпустив лишь те части, где Сталин говорит о группе Лианозова—Нобеля и руководстве ТКП, «россиянские» «историки» делают обвинительную для Сталина «улику».

Н-да…

ЗАГОВОРЫ старых специалистов были, увы, реальностью, потому что были внешние силы, прямо заинтересованные в них. Рябушинские, Пальчинские и Рамзины ещё со времён «бывшей» жизни сидели за одними столами и дышали одной атмосферой.

Было время — все они были единомышленниками. Прошло десять лет, и одни старые специалисты порвали былые связи, а другие их сохранили.

Известный книжный график Евгений Кибрик молодым парнем в 1936 году проиллюстрировал знаменитого «Кола Брюньона» Ромена Роллана. На Всемирной выставке в Париже в 1937 году эти иллюстрации получили серебрянгую медаль. А весной 1931 года Кибрик приехал с творческой агитационной бригадой ЦК ВЛКСМ на строительство Бобриковского химического комбината на Валдайской возвышенности.