Сергей Кремлёв - Имя России. Сталин

— Товарищ народный комиссар обороны, лётчик Алексеев потерпел аварию.

— Причина?

— Дождь, мокро, в последний момент сапог соскользнул с педали.

Может, конечно, Алексеев и просто ошибся в увлечении, да как тут ругать его? Ворошилов, однако, делано хмурится, но тут к неудачнику широко шагает Сталин и пожимает ему руку. Потом молча обнимает.

И снова самолёты уходят в воздух…

Пустяк? Нет — стиль Сталина. Невольную ошибку — особенно своему — простить можно. Халатность — даже своему — нельзя.

И уж тем более нельзя простить вредительство и саботаж чужим.

А вот такая деталь…

Американский профессор Лорен Грэхэм в 80-х годах XX века возмущался тем, что, когда в конце 20-х годов XX века Сталин начал проводить политику ускоренной индустриализации, он якобы «совершенно игнорировал» при этом вопросы

здравоохранения и «счёл специалистов по общественной гигиене опасными оппонентами».

Надо полагать, что лишь по недосмотру Сталин не счёл здесь опасным оппонентом также Корнея Чуковского с его «Мойдодыром», а заодно — и Владимира Маяковского. Ведь в своём «Рассказе о людях Кузнецкстроя» Маяковский прямо писал: «Под старою телегою рабочие лежат. / Сидят в грязи рабочие, сидят, лучину жгут. / Свела промозглость корчею — неважный мокр уют, / сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют».

Какая уж тут гигиена — сплошная антисанитария…

Однако Грэхэм не видел дальше собственной злобы на Сталина. А вот что увидел в год «московских процессов», в год 1937-й, видный американский историк медицины Генри Зигерист:

«В Советском Союзе сегодня начинается новая эпоха в истории медицины. Всё, что было достигнуто в медицине за предыдущие пять тысячелетий, составляет лишь первую стадию, стадию лечебной медицины. Новая эра, эра профилактической медицины, берёт своё начало в Советском Союзе».

Вот так!

И, конечно, Зигерист был прав. В царской России в 1913 году было 9 (девять) женских консультаций и детских поликлиник. А в СССР в 1940 году — почти девять тысяч во главе с Государственным институтом охраны материнства и младенчества.

В Москве 1913 года каждый год умирало 22 москвича из тысячи, а в 1931 году — менее 13.

Вот ради этого и сидели в грязи рабочие Кузнецкстроя, вслед за которыми Маяковский повторил: «Через четыре года здесь будет город-сад»…

Он ведь впоследствии и вырос.

БОЛЬШОЕ действительно лучше видится «на расстоянье». Однако даже на расстоянии надо уметь видеть. Ленин половину сознательной жизни до революции прожил в эмиграции. А лучше многих, не покидавших России её «радетелей» он сумел рассмотреть в русском человеке не только плохого работника, но и личность, вполне способную «отбросить прочь всякое уныние, стиснуть зубы, собрать все свои силы, напрячь каждый нерв, натянуть каждый мускул и идти вперёд».

Умел видеть большое и Наполеон. Он никогда не носил косовороток и смазных сапог, но тоже верно оценилi русского человека: «Нет лучше русского солдата при правильном им руководстве».

Увы, русским человеком редко руководили правильно — в интересах если не его самого, то хотя бы в интересах его Отечества, а не прихотей барского «ндрава» и брюха. Ярослав Мудрый и ещё несколько киевских и владимиро-суздальских великих князей, Александр Невский, Иван Калита, Димитрий Донской, Иван III, при всех вывихах натуры — Иван IV Грозный, потом — умница Пётр… Вот и все, собственно, действительно великие руководители России за всю её дореволюционную историю.

Эпоха Екатерины II была сильна Румянцевым, Потёмкиным, Суворовым, да и сама Екатерина чего-то стоила, если умела ценить таких сотрудников и публично заявляла: «Да посрамит небо всех тех, кто берётся управлять народами, не имея в виду истинного блага государства». На деле Екатерина слишком часто сама отклонялась от этого принципа, но это было всё же мышление, принципиально отличное от воззрений Людовика XIV: «Государство — это я» и принципа жизни французской же аристократии времён Людовика XV: «После нас — хоть потоп»…

В первой половине девятнадцатого столетия царская Россия сумела поставить в ряды достойных её народа лидеров лишь Кутузова, графа Мордвинова и плеяду героев «грозы 12-го года»… Но и это были питомцы екатерининского века или их прямые выученики.

Ещё один всплеск правильного руководства русским человеком пришёлся на Севастопольскую эпопею 1854–1855 годов. Её флотские руководители оказались вполне достойными того народа, чьим сынам они отдавали приказы. Из пятнадцати тысяч матросов, сошедших на берег защищать Севастополь, осталось в живых пятьсот.

Их же высшие командиры — адмиралы Корнилов, Истомин, Нахимов — погибли все.

То есть в условиях царской России второй половины прошлого века за право на правильное руководство русскими приходилось платить уже жизнью.

Россия худосочно развивалась скорее силою вещей, чем силою государственного разума. Крупнейший деятель времён Александра I и Николая I — министр финансов граф Канкрин считал железные дороги «вредной болезнью нашего века». В итоге Россия получила Крымскую катастрофу.

Брат «царя-освободителя» Александра II, великий князь Константин, через два года после Крымского подвига народа и Крымского позора монархии «изобретательно» отыскал источник пополнения казны в продаже Русской Америки. В письме канцлеру Горчакову он оправдывал свою идею «стеснённым положением государственных финансов».

Газета издателя знаменитых «Отечественных записок» Краевского «Голос», сама удивляясь своей смелости, писала:

«Сегодня слухи продают русские американские колонии; кто же поручится, что завтра не начнут те же самые слухи продавать Крым, Закавказье, Остзейские губернии? За охотниками дело не станет… Какой громадной ошибкой и нерасчётливостью была продажа нашей колонии Росс на берегу золотоносной Калифорнии; позволительно ли повторить теперь подобную ошибку?

И неужели чувство народного самолюбия так мало заслуживает внимания, чтобы им можно было пожертвовать за какие-нибудь 5–6 миллионов долларов?

Неужели трудами Шелихова, Баранова, Хлебникова и других самоотверженных для России людей должны воспользоваться иностранцы и собрать в свою пользу плоды их?»

Краевский забыл сказать ещё и о мечтах Михаила Ломоносова, который за сто лет до резвых великокняжеских и монарших комбинаций был уверен, что в тех краях «можно завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов», и что «российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».