Франсуаза Саган - Страницы моей жизни

Роман « И переполнилась чаша » во многом обязан своим существованием Франсуазе Верни, которая легко убедила меня в том, что все сюжеты хороши и что одинаково трудно создать строгий стиль, описывая сложные события, и достичь лиризма в изображении повседневности. В результате я включила в эту книгу войну, гестапо, допросы, опасность и одновременно ряд общих размышлений о трусости, безразличии, эгоизме и т. д.

По этой книге был поставлен фильм с хорошими актерами, талантливым режиссером и интересными идеями, но картина не пользовалась успехом, за отсутствием чего-то такого, о чем я не имею понятия. Это умный и достоверный фильм, но в нем без причины и без конца все замедлялось, и так он воспринимается по сей день.

После романа « И переполнилась чаша » я написала « В память о лучшем ». «Во всяком случае, это оригинально! – сказала мне Франсуаза Верни. – В Париже, говоря друг о друге, люди лишь сводят счеты». А я написала книгу о моих встречах с людьми, и восхищение стояло в ней во главе угла. Не знаю, было ли это открытием, но мои «лучшие воспоминания» заинтересовали многих читателей. Мне даже пришлось прочесть книгу в микрофон для «Эдисьон де Фам», и я вынуждена была приспособить свою речь к 33 оборотам, хотя обычно говорю на 45.

Это происходило на Елисейских Полях, точнее, на улице Понтье, там на первом этаже после полудня происходит запись. Окна студии, расположенной в провинциального вида домике, в ста метрах от Елисейских Полей, выходили во дворик, напоминающий картину Утрилло, и в этом дворике попеременно появлялись то ребенок, то кошка. Вопреки пессимистическим предсказаниям звукоинженера, а также помощницы, очаровательной Антуанетты Фульк, я довольно успешно справилась с задачей, не заикалась и за три дня, как профессионал, записала свой голос на диск. Во время перерывов, подтерев нос ребенку и поласкав кошку (или наоборот), я отправлялась выпить стакан яблочного или грейпфрутового сока в Галери де Лидо, находившуюся совсем рядом. Кажется, все это происходило летом, и, не знаю почему, в памяти моей эти три дня связаны с ощущением расслабленности и удачи: порой делаешь очень важные, блестящие вещи, требующие высочайшего напряжения, но они забываются, не оставляя никакого следа. А тут проводишь три дня после полудня в маленькой, слегка поблекшей студии и помнишь все до мельчайшей детали… дворик, пыль, кошку и вкус яблочного сока. Страшно сказать, но самые яркие и самые сладостные воспоминания всегда связаны с одиночеством. Моменты, проведенные вдвоем, скажут мне, по-своему удивительны, они настолько переполнены, что стираются самим мгновением, яркостью этого мгновения, ощущением быстротечности времени, небытия, внушаемым страстью. При этом замечаешь, видишь только то, что нравится. Находясь вдвоем, видишь лишь того, кто рядом.

Книга «В память о лучшем» очень понравилась. Немало людей распознали в ней знакомые им ощущения в описании скорости движения, игры и других, хотя и субъективных, событий; многие написали мне письма. Реакция читателей, конечно, доставила мне удовольствие, но вместе с тем вызвала раздражение. В этой книге воображение не играло никакой роли, только память. Памятью может воспользоваться кто угодно. Но воображение – вещь независимая, и оно бывает непокорным. Я могла бы в какой-то мере гордиться своей интуицией, проявившейся во время некоторых встреч, могла «мурлыкать» в привычном стиле, но все это было бы так далеко от «домашней сумасбродки», что моя интуиция, мое «сумасбродство» оказались как бы отвергнутыми, отброшенными, бесполезными. Эта книга, – впрочем, как и та, что я сейчас пишу, – опиралась лишь на искренность, и недостаток искренности оказался бы самоубийственным для автора. Я, разумеется, получила удовольствие от работы над этим эссе, но уже пришло время оживить мое воображение, позволить ему разыграться и вновь приступить к моим привычным играм с участием головы и тетради.

По правде говоря, я немного устала от самой себя. Я перечитала подряд пятнадцать своих романов, и не взбунтоваться слегка после такой работы было невозможно. Нельзя в течение двух месяцев читать романы одного и того же автора, даже если это ваши книги. Особенно, если ваши…

Я не собиралась останавливаться на одном героическом сюжете. Мой следующий герой, Константин фон Мекк, был известнейшим немецким режиссером, а его женой (и любовью) – знаменитая американская звезда. Они поженились в 1925 году, а действие происходит в 1939-м; в это время Константин работал в Париже на немецкой киностудии УФА и скрывал от немцев красивого молодого цыгана. Я не смогу рассказать здесь обо всех неожиданных поворотах и безрассудстве этой истории, отмечу только, что она – вовсе не смешна, несмотря на необузданный романтизм и беспутство героев; на трех страницах действует даже Геббельс. Крайне неуместная беззаботность, чрезвычайно нежная педерастия, самые гнусные угрозы позволили воцариться в романе стихии, которую я не смогла бы назвать исторической, скорее это стихия интриги и иронии. В этой книге можно увидеть, как на смену любви приходит угроза, на смену удовольствию – долг, страх уступает чувственности, что и является прелестью авантюрных романов. В основе книги лежала безнравственность, но на фоне нацистских ужасов возмущаться этим было трудно. Я включила в роман смешные и непристойные сцены, чтобы дать передышку моим героям и – верх тщеславия – развлечь моих читателей. Странно, как из одного страха перед мелодрамой можно наброситься на удовольствия. Мелодрама отступает перед распутством и развлечением, перед всем, что, в сущности, связано с обычной жизнью.

Добавим, что именно герой книги Константин фон Мекк – виновник многих бед, он – ловелас, талантливый режиссер и предатель – пока не стал героем. Читатель блуждает среди бесконечных поворотов сюжета и случайных, иногда неплохих изречений. Отметим все же, что « Рыбья кровь »– книга, наполненная страстью, кое в чем наивная, несмотря на внешнюю бесчувственность героя. Мне надоело отмечать по ходу дела, как много оказалось книг – из числа написанных мною, – где цинизм не приводит к оптимистическому или сентиментальному выводу.

Однако « Рыбья кровь », что текла по жилам главного героя Константина фон Мекка, была достаточно красной и бурлящей: он ошибался, обманывал окружающих, был любим, любил сам, его ловили, он ловил, и, как правило, поступки этого человека далеко не всегда соответствовали его натуре, а чувства – тому, что он хотел бы чувствовать. И тем не менее он выглядел человеком порядочным, хотя достоинством не отличался. Важный, расхлябанный, неотразимый Константин фон Мекк, привилегированный кинорежиссер Голливуда, не станет героем, но совершит недвусмысленные героические поступки, которые приведут его к гибели. А он ведь любил эту жизнь, и она отвечала ему тем же. На сей раз отождествление с героями исключаю. Никто не узнавал себя, да и не мог узнать, в кинозвезде, обреченном цыгане, а тем более в запутавшемся режиссере. Никто не дошел до такой крайности.