Эльчин Сафарли - Туда Без Обратно

В панике оглядываюсь вокруг, Все окружающее сливается в один черно-синий туман. Я не хочу здесь находиться. Как я вообще оказалась в этом красном море? Где синева Босфора? Почему дельфины так обозлены? Где их чарующе голубой цвет? Всплываю на поверхность с надеждой увидеть родной Стамбул, но там все изменилось. Исчезли подвесной мост над Босфором, десятки мечетей с устремленными ввысь минаретами, живописные набережные, переполненные любопытными туристами… Куда делся мой Стамбул? Вместо него сейчас одинокие руины, заросшие потемневшим мхом. Я зову на помощь. Никто не откликается. Вокруг — ни единой живой души. Плыву к берегу. Ищу глазами Долмабахче. [117] Дворец, построенный в середине XIX века на берегу Босфора. Величественный дворец тоже исчез, как и магнолии, украшающие его сады. Слезы застилают глаза. По мере приближения к берегу я замечаю наполовину затонувшие паромы, некогда служившие жителям города контрастов. Сил видеть этот кошмар больше нет. Я погружаюсь на глубину и кричу изо всех сил от тоски по Стамбулу. Рот, пищевод, желудок, легкие наполняются морской водой. Не задыхаюсь. Неужели я так же мертва, как тот город наверху? Бью себя до крови, щипаю до синяков, засовываю руку в черную дыру живота. Надо нащупать сердце — проверить, бьется ли оно. Рука не дотягивается. Я хочу умереть, чтобы не жить так. Но как убить себя, если я уже мертва?…

…Комната без окон. Стены покрашены красной масляной краской. Под ногами ковер алого цвета. Я — одна. Голая. С той же дырой в животе. Как здесь очутилась, не знаю. Комната почти пустая, только в центре стоит голубая колыбель, накрытая бежевым платком. Слышу сопение ребенка. Он (или она?) спит. Я стараюсь не шуметь — тихо сажусь на корточки, обхватываю колени руками. Ужасно холодно. Дыханием согреваю руки, массирую заледеневшие ноги. Как ребенок спит в таком холоде? Спокойно дышит, не капризничает. Как будто отсыпается на всю грядущую жизнь. Мне хочется подойти, вытащить малыша из колыбели. Прижать к себе, Согреться теплом друг друга. Но я не хочу тревожить его. Так сладко спит… Стараюсь заснуть и от холода не могу сомкнуть глаза. Мозг вовсю работает, придумывает варианты исхода. Инстинкт самосохранения. Я должна покинуть комнату… Ненавижу красный цвет — такой тревожный, резкий, бунтующий. Я предпочитаю спокойные — бежевый, голубой, кремовый… Хочу вспомнить прошлое. Кто я такая? Где жила, с кем? Помню, что последние годы находилась в Стамбуле. А до этого? Как очутилась в красной комнате? Чей ребенок спит в колыбели? Перелистываю страницы книги прошлого. Чистые, белые. Ни одного слова. Зато на обложке надпись жирным фломастером. «Дневник С.» Что такое эта С? Светлана, Селим, Сергей, Седа? Не знаю…

Встаю на ноги. Стучу кулаками об стены. Безрезультатно. Вдруг ребенок начинает хныкать. Я разбудила или он проснулся от холода? Спустя минуту уже истошно кричит. Я теряюсь. Кажется, нужно покачать малыша на руках, но стена непонятного страха вырастает между мной и колыбелью. Никогда не держала грудного ребенка. А вдруг уроню? Наконец нахожу в себе силы подойти к колыбельке. Из-за волнения забываю о холоде. Поднимаю платок. Шок. Ребенка нет. Кроватка пустая. Кто же тогда плакал? Я кутаюсь в платок. Прижимаюсь к колыбели телом, чтобы согреться. Внезапно в области живота теплеет. Но что это? Я смотрю вниз, из моего влагалища течет кровь. По ногам. Две тоненькие струйки. Появляется боль в пояснице. Я падаю. Умираю?… Зову Аллаха. Молю о помощи. Открываю глаза. Хочу увидеть коридор солнечного света. Он должен появиться откуда-то сверху. Но не появляется. Какая же я дура! Такое бывает в фильмах, но не в реальности. Мне нужна помощь. Ради Бога…

…Сижу перед телевизором. Блеклые краски. Кто-то чересчур убавил цвет. Наблюдаю за действием на экране: небрежная съемка, кажется, любительской камерой. В центре кадра симпатичный смуглый мальчишка лет 18–20. Горящие карие глаза, добрая улыбка, почти незаметная черная родинка на правой щеке. Улыбается в камеру, посылает воздушный поцелуй. Я не могу отвести взгляд: очень знакомое лицо, которое, кажется, запечатлено на многих фотографиях моей памяти. Очень родные губы, которые, кажется, не раз блуждали по моему телу. Смотрю на его пальцы. Длинные, чувственные. Во мне пробуждается дурманящее желание. Медленно кладу руку на грудь, чтобы никто не заметил. Сжимаю между двумя пальцами выпуклый сосок. Свожу ноги. Хочется громко дышать. Хочется выгнуться. Нельзя. За мной наблюдают. Кто и откуда? Я не знаю…

Перевожу взгляд на тумбочку под телевизором, чтобы отвлечься. Через пару минут приятное оцепенение проходит. Мальчишка по-прежнему в кадре. У него мягкий волнующий голос. Отменный турецкий. Камера отдаляется от него, теперь он виден в полный рост. Свободная льняная майка навыпуск. Широкие плечи. Спущенные на бедра джинсы. Сейчас в руках он держит что-то завернутое в розовое одеяло. На уголке вышито «My lovely baby». [118] «Мой прелестный малыш» (тур.). Младенец. Вот из одеяла выглядывают беленькая головка в чепчике, маленькие ручки, чуть кривоватые ножки в малиновых пинетках с завязочками. Внутри меня оживает боль. Мальчишка подносит малыша к камере. Крупный план. Это же мой ребеночек! Я его так долго искала. Я его так долго ждала. Встаю с железного стула, падаю на колени перед телевизором. Прикасаюсь рукой к экрану. Глажу щечки малыша. Хочу взять на руки. Между нами толстое стекло. Бью кулаками по экрану телевизора. Я должна вернуть своего ребенка. Ребенок не должен оставаться у того мальчишки. Он еще слишком юн, он не сможет правильно ухаживать за младенцем. Он не будет просыпаться по ночам, когда у сынишки будут резаться зубки. «Отдай мне его! Отдай…» — шепчу я. Мальчишка не слышит. Отходит от камеры, счастливо улыбаясь. Направляется к двери. Черт, он уходит! О боже, кто-нибудь, задержите его! Сильнее бью по экрану. Рыдаю. Мальчишка тем временем скрывается за дверью. Всё. Комната пуста. Наконец-то экран покрывается трещинами. Вспышка. Искры. Телевизор отключается. Я задыхаюсь. Из меня все еще течет кровь. Почему Аллах наказывает меня такой мучительно-долгой смертью?…

…Воняет лекарствами. С трудом раскрываю глаза. Белый потолок без люстры. Ноющая боль внизу живота. Силы иссякли. Где я нахожусь? Осторожно двигаю головой. Стараюсь рассмотреть окружающую обстановку. Большое закрытое окно. Сквозь жалюзи пробивается солнечный свет. В комнате все белое. Других цветов нет. Даже ручка двери светлая. Рядом с моей кроватью стоит табурет, на нем сидит ухоженная девушка. Блондинка в сиреневом платье. Она читает книгу. «Орландо» Вирджинии Вулф. Сосредоточена на романе и не заметила моего пробуждения. Внезапно тишину в комнате разрезает заливистая мелодия. Звонит чей-то мобильник. Уж точно не мой. А вообще есть ли он у меня? Блондинка откладывает книгу. Я закрываю глаза. Она отвечает на звонок на турецком. Значит, я нахожусь в Турции. Надеюсь, любимому городу вернули прежний облик. Или может, руины мне приснились? Пусть реальность окажется сном… « Нет, мама… Перестань во всем винить меня… Нет, я ее не прятала… И ключи не давала… Мам, прекрати… Надоели твои упреки… Кроме себя никого не любишь… Я тебе всем обязана? Нет уж. Вот здесь поосторожнее… Знаешь, в нем твоя проблема? Ты не можешь жить своей жизнью… И хватит все решать за Озана… » В ярости захлопывает крышку сотового. Книга падает на пол. Несколько минут молчит. Потом, судя по звукам, достает пачку сигарет. Чиркает зажигалкой. Резко встает и выходит из комнаты. Видимо, здесь запрещено курить. Значит, я в больнице. По какой причине? Кто эта девушка? Кто-то стер мою память. Кто-то нажал на кнопку erase all, [119] Стереть все (англ.). чтобы я забыла обо всем. Голова совершенно пуста. Открываю глаза. Напрягаюсь. Я должна вспомнить хоть что-нибудь из своей жизни. Уверена в одном: я приехала в Стамбул из какой-то дальней страны. И еще помню забавные пинетки на ногах кого-то ребенка. Всё. В настоящем сохранились два кусочка от ткани прошлого…