Эльчин Сафарли - Туда Без Обратно

Блондинка возвращается не одна. Слышу мужской голос: «В принципе состояние удовлетворительное. Здесь больше психологические травмы, нежели физические. Сейчас она выходит из комы. Не знаю, в каком состоянии она проснется. Будем ждать…» Девушка просит врача соблюдать анонимность. «Не волнуйтесь. Вы же знаете, как руководство нашей клиники относится к вам и к вашей семье». Врач выходит. Спустя несколько минут уходит блондинка. Я остаюсь одна. Не могу уснуть. Я все обязательно вспомню…

…Я жива. Мой ребенок умер во мне. От ударов чужих рук, ног. Крошечное сердечко остановилось там же, где забилось впервые. Я хотела умереть вместе с ним. Передумала на краю пропасти, осознала бессмысленность поступка. Ведь мой сыночек попал в рай. Туда, куда меня не пустят. Я-то когда-нибудь окажусь в аду…

…Я жива. Чтобы осознать смысл жизни, нужно столкнуться со смертью лицом к лицу. Столкнуться и воротиться обратно. Я узнала смерть, вернулась к жизни и поняла, что жизнь не обладает смыслом. Жизнь — как длинное бесконечное шоссе. Цели придумывают люди. Нужно же им чем-то объяснить свое существование. Хотя тут и объяснять нечего: нужно просто жить. Идти по тому самому шоссе мимо целей, смыслов, постижений. Все банально. Люди привыкли усложнять…

…Я жива. У меня нет желания мстить, надежды и веры. Нет желания искать справедливости. Так комфортнее. Без веры. Без боли. Без радости, грусти. Я не верю в людей. Разочаровалась без побочного эффекта — ненависти… Меня спасло от смерти порождение того же человека, который заказал нашу смерть — мою и сына, Польшей примчалась сразу после звонка консьержа, обнаружившего меня недалеко от ортакёевского дома. Она подобрала меня — избитую, окровавленную, с мертвым ребенком внутри — и отвезла в больницу. Все оплатила, выходила, поставила на ноги. Разрешила пожить в своем маленьком домике в Диярбакыре. [120] Городок на юго-востоке Турции. О нем не знает никто, кроме Гюльшен. Здесь она изредка отдыхает от ритма мегаполиса… Когда мы беседовали в последний раз, я сказала ей «спасибо», а она промолчала. Попрощалась, повесив трубку. Как-то в больнице Гюльшен призналась, что ей стыдно за мать, брата, отца: «Я всегда была гадким утенком в семье. А сейчас, поверь мне, горжусь этим»…

…Я жива. Об Озане не вспоминаю. Любовь умерла вместе с моим ребенком. Гюльшен тоже о брате не заговаривает, лишь однажды обмолвилась, что он уехал на учебу в Европу. Как выяснилось, никто его не заставлял. Он улетел в тот вечер, когда Алексу избивали три парня, подосланные Бенал. Им не нужна была моя смерть. Им нужна была смерть моего ребенка…

…Я жива. Нет планов, замыслов, стремлений. Живу в уютном каменном домике без телефона. У меня маленький огород: выращиваю баклажаны, виноград, помидоры, арбузы. Завела кошку. Точнее, она сама пришла — развалилась у порога, заснула. Я назвала ее Мястам. Кстати, она прекрасно поладила с Хаяль. Теперь нас трое… Повезло мне и с соседкой — пожилая вдова Сузан-абла, живущая в соседнем домике, научила меня жить в деревне. Сажать, выращивать, консервировать. Вечера мы проводим вместе. Завариваем чай, открываем баночку арбузного варенья, курим крепкий табак. Я о себе ничего не рассказываю. Она ничего не спрашивает. Разговоры исключительно о настоящем…

…Я жива. Полтора месяца назад устроилась на работу в местное почтовое отделение. Благодаря Сузан-абле. Она договорилась со знакомой-начальницей, чтобы та взяла меня без оформления документов. У меня легкая работа — разношу письма. Платят мало, но на оплату коммунальных услуг и немного на еду хватает. Каждый день, исключая выходные, в 8 утра я иду за корреспонденцией. Приношу людям хорошие или плохие вести. До обеда завершаю раздачу. Сама никаких вестей не жду…

…Я жива. Не скучаю по Стамбулу, хотя по-прежнему его люблю. Больше всего тоскую по Босфору. Иногда слышу крики босфорских чаек, это никак не объяснить. Наверное, между мной и Босфором сохранилась волшебная связь… Я не вернусь в город контрастов. Слишком много воспоминаний, А если вдруг и вернусь, то просто-напросто не смогу сориентироваться. Хотя прошло всего пять месяцев после моего отъезда, я уже не помню ни улиц, ни районов Стамбула. Может, заставила себя забыть?…

…Я жива. Отпустила прошлое и не заметила как. Защитная реакция психики? Если бы не отпустила, то погибла бы под его обломками. Теперь во мне пустота. Чувства высохли, эмоции раскрошились, обиды потрескались. Ничего не чувствую. Из-за внутренней пустоты мне постоянно холодно, руки мерзнут даже в теплую погоду.

…Я жива. Но перестала видеть сны. Они ушли вместе с прошлым. Мои сны сейчас — это реальность. Чтобы увидеть сон, не нужно засыпать, стоит оглядеться вокруг… Скучаю по снам, хочу увидеть в них сыночка, услышать биение маленького сердечка. Аллах бережет. Знает, что если во сне увижу своего малыша, то не захочу просыпаться…

…Я жива. Дописываю последнюю страницу Дневника. Вернулась к нему два дня назад. Решила поставить окончательную точку. Предыдущие две записи сделала со слезами на глазах. Хотела вспомнить пережитое в больнице. Вспомнить, чтобы отпустить. Отпускаю… Завтра утром отправлю Дневник Другу, в Стамбул. Подарю ему все, я же обещала. Может, когда-нибудь из моих записей он сделает книгу. Только к Другу у меня одна просьба. Если эта книга будет, то пусть она закончится следующими словами:

«Все вышеизложенное является вымыслом. Любые совпадения случайны».

Эта книга стала для меня сродни затяжной болезни. Сложно было проживать ее строки как реальные события. С каждой главой я все больше уважал Сашу, восхищался ее волей, силой… Мне посчастливилось знать ее в жизни. Ближе к концу своего дневника она рассказывает обо мне. Надо признаться, я планировал сократить эти эпизоды: слишком уж положительным выгляжу в ее описаниях. Детское смущение овладевало мной всякий раз при чтении «наших» глав. И все-таки решил оставить их: пусть все будет так, как было на самом деле… Мы много общались с Сашей, меня иногда поражали ее мысли. Я старался больше запомнить и часто, по возвращении домой, записывал сказанное. Этими записками взял на себя смелость дополнить текст: мне кажется, это делает Сашу еще искреннее и естественнее…

Что касается самой работы над книгой, то она, как я уже говорил, протекала тяжело. Одно дело выдумать героиню и по своей воле решить ее судьбу. Другое дело писать о реальном человеке — друге, судьбу которого считаешь несправедливой. И изменить что-либо ты не в силах… Часть Сашиного дневника была написана на турецком языке — многие записи перевел или переписал заново. Некоторые фразы сохранил на турецком. К примеру, эсэмэски Озана…