Юрий Фельштинский - От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036)

У него был штаб, куда многие приходили. Хотя регулярных формальных собраний не было, почти каждый вечер у него кто-то сидел. Как-то сидим у него за столом, все члены партии, [в том числе Юрий] Торсуев, секретарь ЦК комсомола. И Глазунов говорит: «Я мечтаю о том времени, когда всех коммунистов повесим на фонарях». В [19]60-е годы такое говорилось не часто. И все «ха-ха-ха».

У себя на дому Глазунов держал художественно-литературный салон, посещаемый советской творческой элитой и иностранцами, в числе которых был посол Испании в СССР Хуан Антонио Самаранч, с помощью Глазунова завербованный офицером 3-го отдела ВГУ. Отдел этот вел разработку посольства Испании в Москве.

Предоставим слово бывшему активному участнику Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХОН), получившему за это первый свой срок и затем дважды судимому за участие в антисоветской деятельности Льву Бородину, писавшему о Глазунове:

Сложна и противоречива сия личность… [он был] перманентным объектом слухов, сплетен, подозрений и обвинений… Безусловно, такой «оазис» общения соответствующие органы без внимания оставить не могли […] Во-первых, посетителей тьма, причем ежедневно. Посетители разные. Дима Васильев — первый помощник Глазунова по всем фото […] и прочим организационным делам […] Ни на что определенно «пустое» Глазунов времени не тратил принципиально […] Думаю, что у Глазунова никогда не было друзей «просто так». Для Глазунова друг — это помощник в делах его […] (а у Глазунова на очереди непременно было какое-нибудь дело и непременно на благо России не менее того) […] Все вечерне-ночные бдения в мастерской или квартире художника никогда не бывали простым времяпрепровождением, особенно если присутствовали иностранцы — тогда шла изощренная проработка в русофильском направлении.

[…] Солоухин пришел с молодой красивой девахой, которую представил племянницей. За весь вечер не помню, чтобы племянница сказала хотя бы слово. А может быть, именно не помню. Был Юрий Селезев, симпатичный, сдержанный в речах и тостах. Был любимый поэт Ясира Арафата (имени не запомнил) с приставленной к нему МИДом яркой блондинкой. Через два года его подстрелили во время очередной интифады. Был посол Испании в СССР, внешне не слишком приятный человек, то и дело «тонко» намекавший на свои «профранкистские» настроения293.

Завербованный КГБ Хуан Антонио Самаранч несколько позже с помощью советского руководства стал главой Международного олимпийского комитета (МОК). Видимо, именно провокатор-Глазунов пристрастил Самаранча к русскому антиквариату, который тот нелегально вывозил из СССР, что и явилось основой его вербовки госбезопасностью. В 1978 году Глазунов написал портрет Самаранча на фоне русских икон, а также портрет его супруги на фоне одного из московских монастырей.

Если у Глазунова был хоть один преданный друг, то был им Солоухин. Но и он описал в романе «Последняя ступень» главного героя (в котором легко узнавался Глазунов), оказавшегося не просто стукачом КГБ, а сознательным провокатором, то есть человеком, втягивавшим друзей (типа Самаранча) в преступления и сдававшим их соответствующим органам.

Один из вариантов романа, главными действующими лицами которого выведены Солоухин и популярный фотохудожник «Кирилл Буренин» (в котором без труда угадывается художник Глазунов), заканчивается тем, что Солоухин, проезжая на машине по Лубянской площади, видит, как его кумир Кирюша — «ленинградец, петербуржец, с какими-то древними дворянскими предками, чуть ли не потомок Брюллова», — воровато оглянувшись по сторонам, входит в подъезд знаменитой на весь мир Лубянки.

На Лубянку Глазунов действительно ходил. Может быть, много раз. Вот история одного такого похода, и не к кому-нибудь, а к Андропову, в изложении самого Глазунова, описанная в книге «Россия распятая»:

В 1978-м он [Юрий Андропов] лично, скажем так, благословил мою выставку, которой грозил запрет, как и предыдущей… О том, чтобы без посторонней поддержки заполучить Манеж, нечего было даже мечтать. И снова — в который раз на моем веку! — на помощь пришел Сергей Михалков. Зная о возникших проблемах, он дал совет:

— А ты позвони хорошему человеку. Юрию Владимировичу Андропову. Встреться с ним, поговори, он все и решит.

В первую минуту я лишился дара речи:

— Шутить изволите, Сергей Владимирович! Да как я к нему попаду, кто же меня примет?

Невозмутимый Михалков продолжил:

— Не переживай, я тебе телефон правильный назову. Наберешь его…

На всякий случай я уточнил:

— А где кабинет Андропова?

— Ну как? В самом высоком здании страны, из него Колыму видно. На Лубянке Юрий Владимирович работает, в доме за памятником Дзержинскому.

У меня моментально взмокла спина: добровольно сунуть голову в пасть льва, отдать себя в лапы КГБ! Пытаясь оттянуть неизбежное, задал Михалкову еще один необязательный вопрос:

— А какое отношение к открытию выставки имеет председатель Комитета госбезопасности СССР?

Сергей Владимирович привычно усмехнулся в усы:

— Ж-жопа, не делай вид, будто не знаешь, где живешь. Ты пропагандируешь православие, по монархии тоскуешь, Достоевского любишь, в партию не вступаешь, а за такими людьми КГБ всегда приглядывал. Звони!

После первого же звонка мне была назначена аудиенция на Лубянке.

Во многих своих воспоминаниях Глазунов указывает, что на следующий день после его звонка Андропову его принял могущественный руководитель КГБ. Это значит, что в ведомстве, о чем Глазунов не стал рассказывать Михалкову, Глазунова давно и хорошо знали. При личном обращении советских граждан к конкретным руководителям различного уровня советской госбезопасности, прежде чем встретиться, готовилась подробная справка на данного человека. Лишь после этого решался вопрос о личной встрече.

В данном случае речь не шла о приеме заявителей в приемной КГБ на Кузнецком мосту. Там заявителей принимали круглосуточно, при необходимости приглашая офицеров соответствующих подразделений. Речь шла о личном приеме у руководства. Похоже, что в огромном здании на площади Дзержинского Глазунова хорошо знали еще до его первого звонка Андропову.

Близким единомышленником и сотрудником Глазунова стал еще один завербованный 5-м Управлением агент, будущий руководитель общества «Память» Дмитрий Васильев. Общество «Память» было проектом КГБ, подконтрольным госбезопасности. Патриотический клуб «Родина» тоже был подконтрольной КГБ организацией. Публицист А. Самоваров отмечал:

КГБ фактически создал «вторую реальность» в СССР: всякий, кто приходил в «подпольную политику», вливался в ряды, которые уже очень хорошо контролировались, а иногда и направлялись […] В СССР можно было быть монархистом, националистом, сторонником Запада и т. д. Но этот «черный» не фасадный мир плотно контролировался и управлялся КГБ, поэтому и обходились в огромном большинстве случаев без репрессий294.