Владимир Осипов - Корень нации. Записки русофила

18 апреля. В Ираке – гуманитарная катастрофа. Национальная библиотека и музеи в Багдаде разграблены мародерами при полном попустительстве американцев.

21 мая 2003 г. – пресс-конференция в Государственной Думе по поводу выдвижения кандидата в Уполномоченные по правам человека в Российской Федерации. Участники: депутат А. В. Чуев, выдвинувший меня кандидатом в Уполномоченные, и сам кандидат В.Н. Осипов.

28 мая умерла первая жена А. И. Солженицына Наталья Алексеевна Решетовская. В начале перестройки я убедил ее сделать заявление по поводу изданной при Брежневе за ее подписью в сотрудничестве с АПН (Агентством печати «Новости») «критической» книжки о Солженицыне «В споре со временем».

Она действительно утверждала, что АПН умышленно исказило содержание ее рукописи. В заявлении, напечатанном в правозащитной газете «Экспресс-хроника» (редактор А. Подрабинек), она в сущности дезавуировала все «обличительные» места своей книжки. Тем не менее некто Дейч (подвизался на радиостанции «Свобода», потом – в «Московском комсомольце»), в порядке возмездия русскому писателю за двухтомник «Двести лет вместе» (по еврейскому вопросу), уже в начале XXI века «ссылался» на опус эпохи Брежнева, используя вымышленные аргументы апээновцев. Промыслительно название, данное АПН книжке Решетовской – «В споре со временем». Спорил, дескать, Солженицын со ВРЕМЕНЕМ. А между тем это могучее, стабильное, «вечное» ВРЕМЯ исчезло, как дым, как призрак, в августе 1991 года, исчезло тихо и мирно, утонуло в предательстве Политбюро ЦК КПСС. А ведь Солженицын, не будучи банальным «антисоветчиком», в «Письме вождям Советского Союза» (1974 г.) соглашался терпеть их гегемонию, их социально-экономический строй («социализм»), призывал лишь сменить идеологию. Вожди отказались. Зато немного позже уступили все: и власть, и строй, и «принципы», и всю идеологию от и до. Правда, оставили своим наследникам интернационализм с русофобией и безбожие.

В последние 10 лет я с Решетовской не общался.

3 июня 2003 г. – 80-летие выдающегося ученого и мыслителя русского патриотического направления академика И.Р.Шафаревича.

Выдающийся русский мыслитель Игорь Ростиславович Шафаревич известен научному миру в качестве крупнейшего математика XX века. Зарубежные академии наук были рады включить его имя в свой состав. Правда, до известного рубежа, когда вдруг обнаружилось, что Игорь Ростиславович не только замечательный математик, но еще и автор честных социологических исследований по проблемам России и ее оппонентов. Движимые холопством переддоминирующим этносом, иностранные академии запросили у русского «антисемита» «посадочные показания» на самого себя и добровольно отказаться от присвоенных почетных званий. Разумеетя, русский академик унижаться не стал. Но когда США под лживым предлогом вторглись в Ирак, Шафаревич по-русски, как говорится, «вмазал» им, отказавшись от почетных званий в знак протеста против неспровоцированной агрессии. Был забыт ангажированной общественностью не только вклад нашего ученого в мировую науку, но и забыта его многолетняя общественная деятельность как правозащитника. С риском для себя он защищал академика Сахарова, Солженицына, диссидентов Орлова, Плюща, Александра Подрабинека, не говоря уже о жертвах религиозных гонений. В 1983 году следователь, который вел дело «антисоветчика» писателя Л. И.Бородина, зловеще заявил обвиняемому: «Имейте в виду, все кончено, либерализм кончен. Будем сажать. Я могу Вам сказать, кто следующий – Шафаревич». Это была генеральная линия русофоба Андропова, ставшего в одночасье генсеком. Того самого Андропова, окруженного либерально-еврейскими советниками, покровителя Горбачева, успевшего за один год своего правления проявить всю накопившуюся ненависть к русофилам. Возможно, скорая смерть этого загадочного генсека помешала аресту Шафаревича: следующий владыка – больной Черненко должен был еще вникать в положение вещей (да не был он особенным русофобом).

Я был знаком с Игорем Ростиславовичем еще до своего второго ареста по делу о журнале «Вече». Буквально за считаные дни до своего задержания в ноябре 1974 г. мы беседовали с ним о судьбе России. Когда уже во время моего многомесячного следствия протоиерей Александр Мень заявил иностранным корреспондентам, что издававшийся Осиповым машинописный журнал «Вече» был шовинистическим и антисемитским, академик Шафаревич опротестовал столь выгодное для КГБ заявление. Но опубликовать это разъяснение в зарубежной русскоязычной печати удалось не сразу. Либералам очень не хотелось поправлять своего «эксперта». Позже Игорь Ростиславович дал интервью германскому корреспонденту «Франк-фуртер альгемайне» (1978 г.), в котором выразил удивление большим отличием в реакции Запада на процесс диссидента Орлова от полного замалчивания других политических процессов – Талантова, с поразительным мужеством выступившего против массового закрытия церквей в начале 60-х годов, социально-христианского союза ВСХСОН, редактора бесцензурного журнала Осипова. «Совсем другое дело процесс Орлова, – сказал Шафаревич, – заявления министров и президентов, резолюция американского конгресса и прения в английском парламенте, непрекращающиеся статьи в западной прессе…» В другом телеинтервью радиокомпании Би-би-си, 26 октября 1977 г., Шафаревич напомнил: «Когда Хрущев начал новое гонение и на Церковь и за 1–2 года было закрыто более половины всех православных храмов, против этого поднял голос митрополит Николай – в то время второе лицо в церковной иерархии после Патриарха. Немедленно он лишился своего положения, контакты с ним стали для приезжающих иностранных церковных деятелей затруднительны, а вскоре и вовсе невозможны. Скоро он скончался». Я напомню, что митрополит Николай – один из трех иерархов, с которыми беседовал в сентябре 1943 года Сталин, решивший изменить прежний богоборческий курс на как бы лояльное отношение к Церкви. Читая Судоплатова, специалиста по особым операциям НКВД, я пришел к выводу, что кончина митрополита Николая была запрограммирована Хрущевым, человеком, ничуть не менее беспощадным, чем, скажем, Берия. В том же интерью Шафаревича говорилось о епископе Гермогене, также выступавшем против вмешательства властей в церковные дела. Епископ Гермоген лишился своей епархии и был направлен в Жировицкий монастырь. Более 10 лет он находился в условиях строжайшей изоляции, «и я не слыхал, – сказал Шафаревич, – чтобы на Западе об этом были запросы, печатались статьи в газетах или создавались комитеты».

В своей работе «Две дороги – к одному обрыву» Шафаревич проанализировал и более раннее отношение либералов Запада к большевистскому режиму. Один деятель, в прошлом приверженец антирусской революции, в 1923 году посетил Россию и вывез на Запад письма 323 зэков Соловецкого концлагеря о расстрелах и истязаниях революционной власти. Сборник этих писем, полных ужаса, он разослал духовным вождям западного мира с просьбой отозваться или написать предисловие. Ромен Роллан, Герберт Уэллс, Синклер, Чапек, Бернард Шоу – ВСЕ отказались. Шафаревич приводит свидетельство Солженицына, который, оказавшись на Западе, обнаружил, что задолго до его «Архипелага ГУЛАГа» там «уже существовала целая литература на эту тему, ДЕСЯТКИ КНИГ, в т. ч. и очень яркие, но они ПОЛНОСТЬЮ ИГНОРИРОВАЛИСЬ, почти никому не были известны». О правах человека в СССР либеральный Запад вспомнил лишь в самом конце советского периода, как раз тогда, когда положение стало изменяться к лучшему. Коллективизацию, искусственный голод 1933 г. советскому режиму простили. Задержку с еврейской эмиграцией из СССР при Брежневе простить не могли. Игорь Ростиславович обращает особое внимание на трагедию коллективизации, «раскулачивание» в конце 20-х – начале 30-х годов. «Именно тогда, – пишет он, – были разрушены социальные и психологические структуры, которые труднее всего поддаются восстановлению, – индустриальная культура при благоприятных условиях усваивается в несколько десятилетий (как мы это видим в Южной Корее или Сингапуре), а КРЕСТЬЯНСКАЯ СОЗДАЕТСЯ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ». Разрушение русской деревни наряду с геноцидом 20-х годов – едва ли не главное преступление большевистского режима. Умышленное уничтожение крестьянской цивилизации, традиционного деревенского уклада жизни было идейно подготовлено левыми идеологами, Троцким, Горьким, поэтами Пролеткульта, поклонниками машин и всяческой урбанизации. Некто Гастев заявлял: «Мы должны быть колонизаторами своей собственной страны». «Сама форма левого авангардного искусства начала века, – пишет Шафаревич, – соответствовала духу такой техницистской утопии. Из живописи вытесняется живая природа, человеческий облик, их место занимали кубы и треугольники – готовые детали механизма». Об одной из постановок Мейерхольда говорили, что это был «эстетический расстрел прошлого». «Прокламировалось вообще отмирание искусства как независимой деятельности, слияние искусства и производства». Т. е. ставилась цель не только уничтожения религии, но и искусства, прежней культуры в целом, уничтожения семьи, истории, культурной памяти… Осуществлялась линия тургеневского Базарова, линия «бесов». Процессы, происходившие в СССР в 20—30-е годы XX века, были по сути аналогичны тем разрушительным процессам, которые ранее осуществлялись на Западе. Отсюда и любовь к большевизму Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Альберта Эйнштейна. В средние века и даже в XVII веке в Англии, например, еще существовало устойчивое представление о естественных потребностях. Человек был мерой всех вещей, напоминает Шафаревич. Но затем происходит революция в сознании. Хозяйство абстрагируется от конкретной трудовой деятельности. С появлением биржи, рынка ценных бумаг собственность удаляется от человека. Единственной целью новых «индивидуальностей» – трестов, предприятий становится увеличение дохода. «Жизнь приобретает характер неограниченного, устремленного в бесконечность процесса», – пишет ученый. «Другой стороной служит беспредельное УВЕЛИЧЕНИЕ ТЕМПОВ ИЗМЕНЕНИЯ ЖИЗНИ». А каждое изменение – это разрыв с традицией. Причем заживление разрыва уже не успевает происходить. «В результате нарушается органичность развития, жизнь не опирается на традицию, развитие идет за счет абстрактной, чисто рациональной деятельности». Эту сторону духа капитализма более других развивают переселенцы, эмигранты, люди, лишенные корней, бежавшие из Франции в Германию гугеноты, пуританские переселенцы в Америку. Шафаревич с горечью констатирует торжество технологической цивилизации, радикально изменившей жизнь людей. «Вся жизнь включается как элемент в массовое производство». Человек полностью поглощен этой цивилизацией не только в работе, но и в потреблении, развлечении, отдыхе. Все организует монстр. «Как и сталинская командная система, – пишет Шафаревич, – западная технологическая цивилизация избрала ТЕХНОЦЕНТРИЧЕСКУЮ ИДЕОЛОГИЮ В ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ КОСМОЦЕНТРИЧЕСКОЙ». И хотя западный путь «прогресса» более мягкий, в большей мере основан на манипулировании, чем на прямом насилии (хотя и оно играло большую роль во французской революции или колонизации незападного мира), обеими системами (большевистской и западной) «движет один дух и идеальные цели их в принципе совпадают». «Для обоих течений существенна опора на мощную технику и подавление органических, традиционных сторон жизни». В итоге «два разных, внешне резко различающихся пути ведут в принципе к одной цели».