Владимир Осипов - Корень нации. Записки русофила

На голод и холод отвечаем предбелградской голодовкой по пустым дням. Хейфец провел 10, Солдатов и Ушаков – по 12 голодовок. У Черновола их более 20, но он и первый статусник. Когда мы пришли в ШИЗО, он уже был в ПКТ. (Камеры через коридор.) В голодовках мы протестовали против ухудшения питания – много ниже нормированных минимальных норм… Против невозможности творческого труда, насильственных политзанятий, полубесплатного труда без отпусков… Душой изолятора является Черновол. Переговоры запрещены, но он ежедневно читает нам последние известия. Начальник лагеря Пикулин назвал Черновола нашим генералом. Славко плохо выглядит – истощен голодом… Последнее яркое событие – спасение армянского патриота Маркосяна, получившего за первые 30 дней статуса 25 суток карцера. У него язва желудка, не может оправляться. Дважды его, полумертвого, почти уносили из карцера в санчасть, на клизму. Когда его привели в 4-й раз, Славко предложил и все поддержали – бессрочную голодовку, пока не помогут Маркосяну. До этого 3 дня не приходил врач. Легли в голодовку, пока не вытащат Маркосяна из карцера. Власти цинично торгуются: уговорите его сойти со статуса, иначе на вашей совести будет его смерть. Написали протест с массовой голодовкой против человечности в день дарования новой конституции. Заставили отступить – Маркосяна перевели в санчасть. Осипова тут же, 24 мая, отправили в ПКТ на 6 месяцев, Черновола – в ШИЗО на 15 суток… Мы бодры, нас поддерживает сочувствие зоны и ваша поддержка. Гебисты почти не появляются, но сперва очень сердились на утечку информации.

Хейфец сидел в карцере 12 суток (с 21 апреля до 2 мая), затем, после суточного перерыва, 13 суток, потом, после десятидневного перерыва, 15 суток… 26 мая Равинын получил еще 8 суток карцера. 2 июня Солдатова посадили в карцер. 3 июня Маркосяна и Равиньша отправили в больницу.

Находясь в ПКТ, Осипов заболел. Был диагностирован туберкулез, но в больницу его отправили не сразу – только 29 июля (несмотря на уже обнаруженные симптомы туберкулеза, жене Осипова в ответ на ее запросы пришло письмо, где за подписью двух врачей 19-го лагеря было сказано, что он здоров). Однажды политзаключенные, ссылаясь на случай с Осиповым, спросили лагерного сотрудника КГБ Бороду: «Когда прекратится преднамеренное разрушение здоровья политзаключенных?». Борода ответил: «Не надо было попадать в ПКТ».

Черновол также долго болел в ПКТ. 23 сентября он был переведен в больницу. И Черновол, и Осипов, в наказание за участие в «белградской» голодовке 4 октября, были отправлены из больницы обратно в зону: Черновол – 5 октября, Осипов – 12 октября».

«Хроника» 47/101-102: «4 октября, в день открытия Белградского совещания, свыше 15 человек держали голодовку протеста, среди них: Стасив-Калинец, Попович, Сеник (женская зона 3 лагеря), Будулак-Шарыгин, Равинын, Саранчук, Сартаков, Солдатов, Ушаков, Хейфец (19-й лагерь), Осипов, Черновол (в больнице), Айрикян (3-й лагерь). Кроме заявленных всеми протестов общего характера Айрикян выдвинул требование пустить его в Белград (с последующим возвращением в лагерь. – В. О.)… Айрикяну назначили 15 суток ШИЗО, но поместили в санчасть 19 лагеря».

«Хроника» 47/146: «А.Сахаров. Парламентам всех стран, подписавших Заключительный Акт Конференции в Хельсинки Обращение (27 сентября 1977 г.)

2 года назад подписан Заключительный Акт Конференции в Хельсинки. Ее историческое значение – провозглашение неразрывной связи международной безопасности и открытости общества, т. е. свободы передвижения людей через государственные границы (как в России при Царе. – В. О.), свободы информационного обмена, свободы убеждений. Готов ли Запад защищать эти высокие и жизненно важные принципы? Или он готов постепенно и поэтапно, втихомолку принять ту трактовку принципов Хельсинки и разрядки в целом, которую стремятся навязать руководители СССР и Восточной Европы?… Я напоминаю тут о преследованиях за религиозную деятельность, об отказе на эмиграцию пятидесятникам и баптистам, многим немцам и евреям, людям других национальностей, о репрессированных за их гуманную и законную деятельность Ковалеве, Глузмане, Винсе, Романюке, Солдатове, Огурцове, Семеновой, Сергиенко, Кийренде, Осипове, Гаяускасе, Черноволе, Рубане и сотнях других, я напоминаю о страданиях за попытку покинуть страну. Чрезвычайно тревожный факт – репрессии за сбор и публикацию материалов о нарушениях гуманитарных статей соглашения в Хельсинки…»

(Примечание 2006 года. В сентябре 1973 г. мой тогдашний сподвижник призвал меня в «открытом письме», которое оказалось неопубликованным, отмежеваться от Сахарова и Солженицына и публично провозгласить не только лояльную, но… просоветскую позицию «перед лицом международного сионизма», а 9-й номер «Вече» посвятить защите преследуемого палестинского народа и резкому обличению Израиля. Я отказался это сделать. «Гвоздем» 9-го номера, вышедшего в декабре 1973 г., стала не проблема оккупации Израилем арабских земель, а материалы о Явлении Божией Матери в Каире в 1968 году. Бичевать «фашистский» Израиль в тех условиях означало объявить войну советским диссидентам, многие из которых были евреями, и войну всем демократам Запада. Файнштейн-Андропов и его «советско»-иудейский клан в партгосаппарате съели бы меня и журнал «Вече», а морально и почвенников вообще, с еще большим аппетитом при гробовом молчании Запада. Я лавировал? Может быть. Хорошо помню, как я подробнейше рассказал американскому корреспонденту Броунингу и его коллеге о патриотах-узниках Фетисове и Антонове. Не появилось нигде ни слова об этих страдальцах, ибо мои собеседники, видимо, потом уточнили, что Фетисов и Антонов резко обличали мировую еврейскую плутократию. Мне и без того досталось от оппонентов за публикацию в «Вече» письма священника Г.Петухова и иеромонаха Варсонофия, в котором ставился знак равенства между сионизмом и сатанизмом.)

«Хроника» 48/56-58 – 3 и 19 лагеря:

«100-дневная кампания за статус политзаключенного вызвала крайнее ожесточение администрации. Ее участникам неоднократно обещали: «Сгноим. Покалечим». Ни одно заявление в прокуратуру или иные инстанции не было принято для отправки. Во время кампании перешедшие на статус политзаключенные практически постоянно находились в ПКТ или ШИЗО. В зону их выводили на 2–3 суток. Хейфецу удавалось проводить в зоне лишь несколько часов, а Осипова в промежутках между ШИЗО переводили на пару дней в ПКТ. Известно следующее заявление Осипова:

Мы чувствовали всегда, какая тонкая грань отделяет здесь всех нас от физической гибели. Но теперь, в результате 100-дневного статуса, мы убедились воочию (и хотели бы убедить в этом мир), что за человеческое достоинство в самом элементарном его проявлении здесь расплата – смерть».