Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

«Ладно, пей свой елей», — сказал бы Ивану Михайловичу в ярости современник, рожденный в эпоху изотопов, реакторов, пластмасс, когда человек затоптан, «мразь, а вы про Марс!..» Что, будем выть на Марс стихами известного поэта? Разрази нас гром, не до планет нам, каши бы вдоволь поесть, ребятки, да хлеба с масличком».

У Москаленко был остро развит вкус трагедии, возможно, он развился после стольких теснившихся у него за спиной лет. Ему есть о чем вспомнить: война, голод, красивые советские праздники, народные гуляния — Первомай, День Победы, Октябрьская Революция… Что с того, если сейчас с этим временно покончено… Душу переворачивают песни Лебедева-Кумача, Соловьева-Седого, Долуханяна, Исаковского, Френкеля, Пахмутовой, Окуджавы, Добронравова, Дербенева…

Старик напряженно смотрел на дорогу, на кружево снежинок — в лучах солнца они казались искрами потрескивающего костра.

«Надеялись на смачное жаркое с Ельциным… А он, туды его в качелю, горы беззакония наворотил! — полоснул Москаленко себя по живому и явственно осознал, почему он так недолюбливал Бориса Николаевича. — Никому нет защиты от убийц, никому! Гибнут банкиры, коммерсанты, милиция… Месть гнездится в каждом доме… Какие-то гады отправили на тот свет по «заказу» вице-премьера Виктора Поляничко, священника Меня, журналиста Диму Холодова, тележурналиста Влада Листьева, депутатов Мартемьянова, Скорочкина, инвалидов-афганцев. Не на шутку ОМОН распоясался, на Маевке колотил дубинками ветеранов войны, женщин, детей… Попраны права человека… Унижено человеческое достоинство… А намедни я обомлел на рынке: шестиклассник продал учебники, чтобы похоронить дедушку… И это власть народа, с позволения сказать?!»

Иван Михайлович пронырнул мимо грузной, неповоротливой девочки.

«Ожирела в цветущем возрасте… Ишь ты, еле передвигается…» — сконфуженно чуть ли не вслух произнес он.

И Москаленко вновь углубился в ерундистские мысли, начал рассуждать о тех неблагоприятных обстоятельствах, приведших к разорению России.

«Батюшки, беспредел вокруг… Шлея под хвост попала к Борису Ельцину. Две Конституции прихлопнул — союзную и российскую… — с укоризной принялся считать на пальцах ветеран. — A-а, еще, еще — наплевал на референдум о сохранении Советского Союза — уже два… Неужто суждено погибнуть тому, во что мы верили?..»

Мимо пронесся автобус. Иван Михайлович погрузился в снежную пыль и подумал о том же: плутократы провернули черное дельце — перекачали наши денежные вклады со сберкнижек в карманы мафии — это, кажись, три… Ельцин ел наваристый партийный борщ, а объевшись ликвидировал КПСС… и Советы — четыре… Антихристом народился, что ли? Геноцид против народа повел: рождаемость почти на нуле, смертность зашкалила предельные нормы, бомжей и сирот куча мала… Надо полагать — это пять?.. Поистине всякий нормальный человек мог бы ополоуметь от безмерного глумления над нами, ан нет! «Гра-мотеи»-реформаторы зло посмеялись, втыкая острые иглы в ногти человеческие. Мол, больно, сударь, терпи, атаманом будешь. Затяни потуже пояс…

«Помилуйте! Н-да, захворала ни с того, ни с сего… — тихо и досадливо шептал себе Иван Михайлович. — Шестую затею сварливых поганцев назвать? Пожалуйста… Могу, могу…»

Он глядел прямо перед собой тупым взглядом.

«Могу, могу… Моя боль о невинных заложниках в Минводах и Ростове, о взрывах и терактах среди белого дня, чем мы в прошлом не болели…»

Иван Михайлович задумался о страждущем человечестве, которое в России временно не прибегает к великим свершениям, а вынуждено обратиться к юдоли нечистых душ и непросвещенных умов.

«Могу, могу… Из головы не выходила гибель журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова. Парень открыл портфель и взорвался на месте… Кто убил? Почему? Дима знал о казнокрадстве в Германии генералов Западной группы войск… Уверен, не отловят бандюг… Прокуратура, суды не надежны… А тут, поди ж ты, журналист Дима напал еще на следы вояк в подмосковном Чуйкове — «эскадроны смерти»… И что там, а? Всего-навсего за железным забором министерства обороны готовило террористов для профессиональных убийств… Киллеры иначе их зовут… Кого отстреливать? Политиков, бизнесменов, рабочих? Тех, кто выйдет на улицу под мирными знаменами? Скажете, версия? Но так нацарапала пресса. Верить — не верить? Как хотите…»

Что и говорить, преступность всякому доброму начинанию гибель. В гнилом обществе покупается всё-должности, квартиры, женщины, органы умерших людей… Или внутренности совсем живых… Вон в «Литературке» написали, что у пятнадцатилетней девчушки насильно вырезали матку для пересадки некой бесплодной, но богатой даме… А у подростков в обиходе какой жаргон? Соплячье мимоходом налево и направо роняет: «стибрили», «слямзили», «сбондили», «сляпсили», «сперли»… Чему учим? Что ждет нас впереди? Можно понять грустные думы ветерана Москаленко, словно продирающие через лес с густым подлеском. Они цепляются, застревают, и этому нет конца, и дороги не видать.

«Что я оставлю на земле? Старуху с разбитым корытом? Воевал, строил, растил… ради чего? Чтобы жить рядом с бестиями? Ну, будет, касатики! Пошалили — и баста! Где же умный государь? Остановитесь, любезные! Кто повернул на гражданскую войну агрессивную свору в Чечне, Осетии, Ингушетии, Дагестане? Кому сие выгодно? И это — в сердце России… Сербов не защищали… Учинили резню с пулями, снарядами, ракетами в Карабахе, Сумгаите, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье, Таджикистане, Тбилиси… Кто виноват? Кто ответит за неисчислимые зверства, злодеяния? Горбачев, Ельцин? Покатилась по земле национальная вражда, братоубийство, детоубийство… Свят, свят, свят… Издревле ясно: слово — серебро, молчание — золото. Но кто поднимется за Родину? Опростофиленные — рабочий, крестьянин, ученый, писатель, врач, учитель, композитор, актер, пенсионер, военнослужащий?.. А простят ли кому-нибудь современники пиночетовский разбой в октябре девяносто третьего года? — Иван Михайлович потянул вниз узел галстука, рванул ворот рубашки, но не почувствовал облегчения. Зажмурился.

Ему стало зябко и страшно.

— Как он, президент, мог скомандовать воякам соляр-ними танковыми выхлопами и дегтярными десантными ботинками подавить законно избранный парламент, потопить в крови соотечественников?.. Где-то в печати Москаленко читал о сожженных трупах Дома Советов. Их ночью вывозили самосвалами и закапывали в неизвестном месте, в подмосковном лесу… Убийцы заметали свои кровавые следы… До поры, до времени… А расстрел омоновцами мальчишек, женщин, стариков, депутатов на стадионе «Красная Пресня»? Неслыханные разбойники! Сложно узнать число погибших. Судачат, что офицеров-молодчиков подкупили и за каждый танковый выстрел по Дому Советов им заплатили по тысяче долларов. По слухам, палачам-офицерам уже кто-то отомстил — троим отчекрыжили головы, а один из них бесследно сгинул… Око за око? Зуб за зуб? На Голгофу позвала нас месть… Преисподняя мести… Вот она проклятая!..»