Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

Знаете, как сотрудники Щербакова изготовляют костные препараты для экспертизы? «Вон, видите, во дворе супчик варится? — кивает Владимир, — разводишь под ней огонь, кладешь в воду череп или кости и выпариваешь до тех пор, пока от них не отойдут сгнившие ткани».

С октября этим людям не платят зарплату. Но они продолжают работать по 12–15 часов в сутки. Делают все, что могут, и даже больше того. И очень расстраиваются, когда в очередной раз возникают слухи о захоронении всех неопознанных трупов в братской могиле. Или об их кремировании. «А что потом? — устало спрашивает Щербаков. — Исследовать пепел? Мы и так делаем все возможное. Недавно, например, опознали парня, который в списках своей части не значился».

Сколько их еще привезут из Чечни? Разорванных в клочья фугасами, обглоданных хищными псами? Ясно только одно, пока трупы будут идти, война для полковника Щербакова и его коллег-судмедэкспертов не кончится. И Ростовский военный госпиталь долго еще будет оставаться моргом Всея Руси».

— Господь покарает виновных за неандертальское невежество! — ярился про себя Москаленко…

Он зашагал от стены до стены, изредка поглядывал на мерцающий телевизор.

..Через годы Иван Михайлович прочтет статью о мужественном человеке Владимире Щербакове, которого уволят из армии, а народ проголосует за него и он станет депутатом Законодательного Собрания Ростовской области. Об этом замечательном медике вот что расскажет корреспондент Надежда Иванова в сентябре 2003 года в донской газете «Честное пенсионное»:

«Организаторские способности Щербакова скоро оказались востребованы. В 1997 году он возглавил 124-ую лабораторию медико-криминалистической идентификации Министерства обороны. Не зря, наверное, говорят, что не люди выбирают время, в котором живут, а время выбирает их.

Первая чеченская война заставила военных медэкспертов врасплох. Когда пошли десятки, сотни, тысячи погибших, то «волосы встали дыбом». Ведь вся нормативная база осталась с Великой Отечественной войны. Никто не был готов заниматься опознанием погибших. После страшной грозненской новогодней ночи 1995 года ростовская лаборатория сама стала одной из «горячих точек». Именно сюда шел непрерывным потоком «груз-200»: останки мальчишек, погибших на улицах Грозного, а затем и по всей Чечне.

— Я видел убитых мальчиков и думал об их матерях, и еще о России — ведь это же наши ребята! Невосполнимые потери! — вспоминает Щербаков. — В какой-то момент мне показалось, что это сама Россия истекает кровью, и я истекаю кровью вместе с ней. Территория лаборатории напоминала поле страшного боя. И здесь действительно шел бой — бой за правду и память. Здесь погибшим возвращали имена и право быть похороненными своими матерями ни родной земле. Здесь седеющие на глазах матери и отцы вместе с оглушенными огромной родительской болью экспертами находили останки своих детей. Разве можно придумать работу страшнее? Многие товарищи-эксперты не выдержали этого испытания. Начальник «124-ой» стал последней и единственной, хоть и страшной, надеждой тысяч солдатских матерей, разыскивавших своих мальчишек. Возвращенные имена — вот для чего, он считает, стоит жить. «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен» — начертано на могиле неизвестного солдата у Кремлевской стены. Щербаков делает все, чтобы таких надписей не было на могилах ребят, погибших в чеченскую.

Цифры пропавших без вести тоже саднили душу. Нужно было вернуть из Чечни останки тех, кто безвестно остался лежать в ее земле. Найти всех до последнего! Полковник Щербаков стал членом рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. А война и не прекращалась. Жертвами боевиков подчас становились и те солдатские матери, которые сами пытались найти своих сыновей.

Командировки на войну стали самым тяжелым испытанием в жизни Щербакова. В отличие от генералов, полковник Щербаков не посылал солдат в бой, а возвращал честные имена героям России. Не может претендовать на уважение и величие страна, не хранящая память о тех, кто, выполняя свой долг и приказ, сражался и погиб. Война не и кончена, пока не похоронен последний из погибших на ней солдат. А их еще много, без вести пропавших на необъявленной войне.

С потом и кровью Щербаков добился оснащения 124-ой лаборатории самым современным оборудованием, а внедренные им и его коллегами уникальные методики (аналогов некоторым из них нет нигде в мире!) позволяют и через годы идентифицировать личность погибших Все газеты, радио, информационные программы рос сийских телеканалов рассказывали, как работали эксперты 124-ой после падения вертолета МИ-26 под Ханкалой Идентификация ста пяти «непригодных для визуального опознания» тел, прежде занявшая бы полгода, была выполнена лабораторией всего за несколько недель. Такими достижениями не принято хвалиться, лучше бы их не было. Но раз уж оно не миновало нас, это горе, надо сделать все, чтобы хоть как-то облегчить страдания близких. Полковник Владимир Щербаков, начальник 124-ой лаборатории, долг свой, профессиональный и человеческий, выполнил.

Но вместо благодарности за внедрение новых технологий, собственных и чужих научных разработок, он схлопотал строгий выговор и предупреждение о «неполном служебном соответствии». Об этом тоже немало писали в газетах и рассказывали в передачах НТВ…».

А сейчас Москаленко метался из угла в угол.

Иван Михайлович открыл шкаф в спальне. Вспомнил, что завтра пригласили в совет ветеранов. Конечно, костюм надо надеть почище, не забыть про галстук. Засунул руку за стопку белья, вынул инкрустированную янтарем шкатулку. Принес пиджак, повесил на спинку стула.

«Плестись ли на сходку? Вроде бы позвали на совет солдатских матерей. Чем им я могу помочь? — морщился профессор. — Пенсию свою отдал на их нужды…

Пятясь, он вышел в коридор, здесь едва не упал, как подрубленное дерево, медленно побрел в спальню, сел на кровать. Потом машинально, не глядя, непослушными пальцами отстегнул медали, ордена, положил в шкатулку на плюшевое одеяло и захлопнул ее…

«Пойду к солдаткам без орденов», — шпынял себя ветеран.

Он до сих пор не находил себе места, прочитав заметку в донской газете «Наше время» Надежды Сагайдук «Живой — среди живых»:

«Нескончаемые материнские тревоги, слезы, боль. Их нечем измерить, утешить. Жила мать в беспокойстве о своем сыне. А сердце вещало беду. Приснился Татьяне Стефановне живой сон — лежит ее сынок на сырой земле совсем маленький, ручонки тянет: «Мама, помоги». Бежал они нечаянно ножки расшиб, сильно болят и встать не может. Взяла она его на руки, алая кровь струйками стекает из открытых ран. Проснулась и места себе не находила, словно в ожидании чего-то. А 17 сентября пришла телеграмма — «Срочно выезжайте, нахожусь на лечении в Ростовском окружном госпитале». Предчувствуя неладное, Татьяна Стефановна срочно выехала в Ростов.