Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

— А что там Вощанов дальше глаголет? — спросила жена.

— Вот его мысли, — поморщился Москаленко и дочитал спорную, на его взгляд, статью публициста:

«В Москве говорили, что решение вопроса о статусе Чечни отложено на неопределенный срок. Здесь это можно услышать только от высших должностных лиц, да и то лишь на официальных мероприятиях. Простой чеченец от мала до велика убежден, что Чечня уже добилась независимости от России. Она имеет все ее атрибуты: госаппарат, армию, службы правопорядка. Здесь свой суд и свои законы. С российскими ничего общего. Общим пока остается одно — деньги. На местных рынках охотно берут рубли, еще охотнее — доллары. Надо сказать, у любой торговой точки вас встречает какое-то несметное число валютных менял. Но курс обмена пониже, чем в соседней Ингушетии. Спросил одного — отчего так? Ответ удивил: «Ведь мой дом русские разрушили. Поэтому я ваши рубли обесценил. Это — контрибуция моей семье!» О том, что Россия должна заплатить за порушенное, здесь можно услышать чуть не на каждом углу. Лишь завидят русское лицо, так сразу же вопрос: «А кто нам за все это заплатит?» Местные жители, похоже, более дальновидны, чем московские политики. Здесь нет опасений, что Чечня, настаивая на независимости, лишится российской экономической помощи. Вот слова, которые довелось услышать не один раз: «А кто, по-вашему, нам все поставлял, пока шла война? Русские! Они делали деньги «на войне», теперь делают «на мире». Беспокоиться не о чем!»

Приметы времени — Чечня стала хуже «понимать» по-русски. Особенно молодые мужчины, вволю повоевавшие. У них о чем ни спроси — не понимают. Или ответят что-то по-своему. Главное — взгляд. Смотрят на тебя и не видят. Так смотрят только победители, замечал это на многих войнах…

Если надо уехать, лучше всего — через аэропорт Ингушетии (бывшая военная авиабаза «Слепцовская»). Добрая половина ожидающих пассажиров — чеченцы. В Москву летят немногие. Большинство — в Киев, на лечение. Возле кассы слышу забавный диалог: кассир что-то объявляет по-русски, боевого вида чеченец доказывает ей что-то по-своему. И тот же невидящий взгляд победителя. Но никаких взаимных претензий.

Ныне Слепцовск — почти политическая столица Северного Кавказа. Здесь едва ли не каждодневно проходят встречи чеченских лидеров с эмиссарами из Москвы. В последнее время самый частый гость — Борис Березовский. Начальник аэропорта рассказывает: «Прилетает без охраны, один. Иногда его встречают ингушские руководители. Чаще — чеченцы. Поговорит с ними о чем-то и назад…» Спрашиваю своего давнего знакомого президента Ингушетии Руслана Аушева, что тот думает о недавнем скандале с подданством Березовского. «Паша, что бы ты думал, если б несколько лет на твоих глазах гибли дети? И если б это были твои дети? Да я сейчас с кем угодно буду обниматься, лишь бы он не твердил о войне до победы. Мы, ингуши, больше других устали жить между войной и миром!» Похоже, что у Рыбкина с Березовским и впредь новый подход к решению кризиса: то, что не удалось сделать с помощью оружия, можно сделать с помощью экономики. Большинство руководителей северокавказских республик считают, что лучше так.

У простых кавказцев свой взгляд на проблему. На чеченской заставе по дороге из Грозного в Назрань разговорился с боевиком Васаном. Его рассуждения отнюдь не лишены логики: «Знаешь, когда здесь опять начнется война? Когда наши чиновники, все березовские, вместе с нашими, украдут все деньги, которые выделит Россия на восстановление Чечни. Война все скроет…». А зачем же тогда воевать? «Ну, я-то воюю за свободу…» Это закон любой войны — она никогда не обогащала простого солдата.

На сопредельных территориях к Чечне относятся со смешанными чувствами одобрения и неприязни. С одной стороны, чеченцы доказали, что силе большого народа вполне может противостоять боевой дух народа малого. И в Ингушетии, и в Кабарде, и в Дагестане можно услышать: ну как мы вам показали?! «Мы, а не «они» — характерно для нынешнего Кавказа. Но с другой стороны, чеченцы доставляют соседям массу неприятностей. То скот угонят, то заложников возьмут и потребуют выкуп, то дом ограбят… Сидел в кабинете у вице-президента Ингушетии, когда тому сообщили, что боевики угнали в Северноводск «КамАЗ», шедший с грузом из Кабарды в Дагестан. Борис Агапов развел руками: «Теперь полдня буду заниматься. Машину, конечно, вызволю, а груз, похоже, пропал…». Вообще здесь, на Северном Кавказе, особо остро чувствуешь, как несовершенна наша федерация. И то, что в последние годы центральная власть ровным счетом ничего не сделала, чтобы ее как-то укрепить. Авторитет московских вождей здесь катастрофически низок. Трудно сыскать человека, который отозвался о них добрым словом. Реакция почти всегда одна — мол, это ваша, русская забота, а нас не касается.

…Два года назад, вернувшись из Чечни, я написал: «Чеченский пожар, пожирающий остатки политического авторитета Бориса Ельцина, опалил Россию гражданской войной. Пока она не почувствовала боли и довольно равнодушно восприняла происходящее. Но скоро все переменится. С Кавказа в континентальную Россию потянутся скорбные караваны цинковых гробов, и горе постучится во многие российские дома. Вот тогда-то обезумевшая от боли страна задаст вопрос, на который до сегодня не получила вразумительного ответа, — ради чего?» Господи, как же я был наивен тогда! Обезумели от боли только те, кто потерял близких. А страна не только не содрогнулась; но даже по-серьезному и не задумывалась над главным: так кто же и зачем развязал войну? Сейчас нас огорошили открытием: оказывается, главные зачинщики бойни — Коржаков и Сосковец. Ну, слава Богу, не президентский повар Дмитрий Самарин?.. Это беспрецедентный в истории демократии случай: страна начала войну и потерпела в ней поражение, но никто из ее руководителей — никто! — не понес никакого наказания. Неужели мы и впрямь хотим, чтобы после этого чеченцы остались с нами под одной государственной крышей? В одном из сел прочитал написанное на заборе, видимо, для уходящих «федералов», аршинными буквами: «Чечня выписалась из кремлевского дурдома!»

А куда выписаться нам, русским?»…

Сострадание Москаленко росло. Чем дольше он углублялся в чтиво, тем больше его тревожила судьбы русских в Чечне.

Обескураженный, он ходил по комнате, смотрел на мебель, дубовую панель, разглядывал большой письменный стол с кипами газет.

Присел Москаленко на диван, только задремал, как только кто-то позвонил в дверь. Вставать не хотелось — пригрелся. И потом очень уж поздно.

Опять позвонили, прерывисто, громко. — Кто?

— Лозовский Семен Игнатьевич.

Толстяк ввалился в коридор, лицо у него в пятнах, в глазах-огонь.