Владимир Мацкевич - Отвечая за себя

Но в эпоху постправды, фейковых новостей, сакрализации мнений в противовес знанию и истине диктатура может стать привлекательной, может стать проявлением свободы мнений.

Собственно, так оно и есть. Лукашенко — диктатор, он очень нравится россиянам и украинцам, которым кажется, что порядок лучше бардака.

Но им извне не видно, что Лукашенко диктатор бардака.

В стране бардак, полный плюрализм, и именно это обстоятельство делает возможным диктатуру.

В Беларуси установилась первая диктатура эпохи полного постмодернизма.И хотя она установилась в 1994 году, она стала предвестником политической моды XXI века.

Беларусская диктатура совсем не похожа на диктатуры индустриальной и постиндустриальной эпохи.

Все диктатуры индустриальной эпохи, кроме большевистской, были националистическими, некоторые с элементами фашизма, не придававшего значения этническим признакам и крови, другие с элементами нацизма, где кровь и этнос становились центральными стержневыми элементами идеологии.

Большевистская диктатура в СССР в первые десятилетия казалась совсем не националистической. Главным её признаком считался интернационализм. Но это объяснялось надеждой на всемирную диктатуру пролетариата и на мировую перманентную революцию. Когда надежда на это померкла, Сталин вернул национализм в идеологию. Это был национализм не нацистского типа. Он был больше похожим на фашизм, хотя и с элементами антисемитизма в отдельные периоды, с элементами геноцида в отношении отдельных малых народов и с намерением стереть все этнические различия в будущей «новой исторической общности — советский народ».

Советский народ должен был стать чем-то похожим на американский. Точно так же, как американцы могли помнить о своих этнических корнях, но все становились американцами ирландского, итальянского, еврейского, польского и т.д. происхождения, так и советские люди могли помнить, что их предки были таджикам и татарами, чухонцами, латышами или беларусами, но становились все одинаково советскими.

Для нежелающих растворяться в общеамериканской общности индейцев созданы резервации. Нечто аналогичное для «коренных народов» было бы создано и в СССР, если бы он вовремя не развалился.

Но это мне сейчас не так важно.

Важно другое!

Диктатуры индустриальной эпохи были идеологическими, они вводили единомыслие. В идеале — полное единомыслие, с уголовным преследованием инакомыслия и мыслепреступления.

Некоторые исследователи выделяли два типа диктатур ХХ века: авторитарные и тоталитарные.

Авторитарные — это недоделанные тоталитарные.

Тоталитарные добивались полного единомыслия, карали и убивали инакомыслящих.

Авторитарные режимы мирились с инакомыслием, просто держали его под контролем.

Мне такое разделение не кажется существенным для ХХ века и индустриальной эпохи. Авторитарные диктатуры просто не успевали развиться до тоталитарных. Это скорее этапы становления одного типа режимов, чем разные типы.

А вот для XXI века такое разделение может оказаться эвристичным. Дело в том, что современные диктатуры не нуждаются в идеологии и в единомыслии своих наций.

Напротив, современные диктаторы (Лукашенко — первый, Путин — второй, Венгрия, Польша — следом) паразитируют на плюрализме.

Чем больше мнений в обществе, разных и не сводимых друг к другу, тем безопаснее диктатору и его режиму.

Не надо путать плюрализм мнений с инакомыслием. Плюрализм мнений — это скорее немыслие, чем инакомыслие.

При таком плюрализме точка зрения неотличима от кочки зрения. Люди придерживаются своего мнения не потому, что они пришли к нему путём размышления, а просто усвоили его в импринтинге как иррациональную установку.

Такое мнение принимает форму мема, это просто докса (общепринятое мнение), оформленная в словах, как правило, не имеющих смысла и значения.

Поэтому человек доксы не способен критически отнестись к своей кочке зрения. Она есть, и всё. Иное просто немыслимо.

То есть к такой доксе вообще трудно применять категории «мыслимо-немыслимо». Скорее, не представимо. Нечто отличное от своей доксы (мнения, кочки зрения) просто невозможно представить.

Представить невозможно, но каждый постоянно встречается с иными мнениями, видит других, взгромоздившихся на других кочках, имеющих другое зрение.

Поскольку понимание иного мнения обязательно требует критического отношения к своему мнению, а усвоивший своё мнение иррациональным путём (внушением, тупым заучиванием, зомбированием, конформистским соглашательством) совершенно неспособен к критике, то ко всем иным мнениям вырабатывается только два типа отношения:

— полное неприятие, выражающееся в оценке иного мнения как глупости, абсурда или вражеской пропаганды;

— полное безразличие. «У тебя такое мнение, а у меня другое». «Я тебя не трогаю, ты меня не трогай».

Безразличие доходит до того, что люди имеют мнения, противоречащие сами себе, типа «православного атеизма» или «союзного государства», «рыночного социализма» и т.п.

И чем бессодержательнее докса, чем противоречивее мнение, тем большим ортодоксом становится человек.

Занимая с таким мнением свою кочку зрения, человек становится неспособным к коммуникации с другими.

Постмодернисты называют это обществом диссенсуса.

Диссенсус — это противоположность консенсуса.

В обществе диссенсуса люди не могут договориться друг с другом, а со временем даже перестают пытаться.

Именно этим свойством, состоянием диссенсуса современного общества, пользуются диктатуры XXI века.

Им не нужно единомыслие или консенсус в обществе, которых добивались Гитлер с Геббельсом и Сталин со всей партией.

Им достаточно уже того, что ортодоксы с разными мнениями не могут договориться между собой и выработать планы сопротивления диктатуре.

Самым страшным для диктатур ХХ века было инакомыслие. Для диктатур XXI века самым страшным является «мыслие» — просто мысль.

Мысль предполагает рациональный путь порождения мнения. Мысль — это не мнение, хотя и может включать в себя мнение — либо как начало мысли (мышления как процесса), либо как вывод. Вывод мышления не всегда совпадает с исходными посылками или гипотезами.

Рациональное мнение — это уже знание, претендующее на нечто запретное в обществе диссенсуса — на истину. Или на правильность в некоторых рамках и обстоятельствах.

Ничто так не раздражает постмодернистских диктаторов, как претензия на истинность. Они готовы признавать, даже поддерживать самые глупые, самые паралогичные и абсурдные мнения, но со всей силой своего гнева обрушиваются на любое мнение, даже гипотетически претендующее на истинность или хотя бы правильность.