Михаил Эпштейн - От совка к бобку : Политика на грани гротеска

Сия

Россия

Вот, собственно, и все «стихотворение». Мне кажется, оно не лишено некоторых достоинств, помимо краткости. Во-первых, это редкий образец одностопного ямба (почти без прецедентов в русской поэзии). Во-вторых, налицо глубокая рифма — одно слово целиком совпадает с частью другого (правда, это рифма для чтения, а не произнесения).

Но насколько глубоко это стихотворение проникает в суть своего предмета? Что говорит оно о России?

На эту тему я провел маленький опрос среди друзей. Приведу ряд суждений.

1. Очень спорное «произведение». Непонятно, восхваляет оно Россию или обличает.

2. Стихотворение пессимистическое, безысходное. Какой Россия была, такой и останется.

3. Это явно написано под влиянием О. Шпенглера. Автор отдает дань теории замкнутых исторических циклов. Никуда не деться от этого «сия»: как стихотворение начинается, так и заканчивается. «Сия» встроено в само имя Россия. Никуда ей от себя не уйти.

4. Если развернуть это двустишие в стиле круго-метов А. Вознесенского, то получится еще наглядней:

сияроссияроссияроссияроссияроссия…

Замкнутый круг.

5. Есть выражение «эта страна», очень пренебрежительное по отношению к России. Стихотворение перефразирует его в высоком, одическом стиле Ломоносова и Державина: «Сия Россия». Это сказано в защиту России, это отповедь тем, кто относится к ней с презрением.

6. По сути здесь сказано то же, что и в тютчевском «Умом Россию не понять…» Россия — просто данность, которую можно констатировать — но логика о нее разбивается.

7. Говорят, что Россия меняется за несколько месяцев — и не меняется за столетия. Она постоянно возвращается на круги своя. Об этом и стихотворение: Россия всегда такая и не может быть другой.

Родина и отечество

8. Феодализм, социализм, теперь вот капитализм — и все на одно лицо. Рабство, продажность, ненависть, бедность, насилие, пьянство, лень… И обо всем этом сказано буквально в двух словах. Ни убавить, ни прибавить.

9. Страшное стихотворение — приговор России.

10. Автору просто нечего сказать о России, поэтому он и пользуется указательным местоимением, а чтобы произвести поэтическое впечатление, заменяет «эта» на «сия». Тавтология — только и всего.

11. По-моему, А. М. Пятигорский высказался об этом предмете еще короче и точнее: «х-ня».

От автора: Неправда, Пятигорский высказался гораздо пространнее: «Главная особенность России — не воровство, не коррупция, не глупость, не злоба… (переходя на еле слышное бормотание) не хамство, не тщеславие, не невежество. Главная особенность России (вдруг переходит на крик) — ЭТО Х-НЯ! ВСЯКАЯ Х-НЯ!!!». [21] http://actualcomment.ru/man/296/

12. Чувствуется, что автор любит Россию, но у него просто не хватает слов для выражения своих чувств и, воскликнув «сия!», он смущенно умолкает.

13. Это стихотворение можно истолковать феноменологически: указание на явление раскрывает его сущность. Россия предстает такой, какой она сама являет себя, как эйдос, «этость».

14. Для русских мыслителей и поэтов Россия — основа основ, божество. Но божество не поддается описанию. Про него можно говорить только языком умолчаний или тавтологий. Автор выбирает второе.

15. Эта шутка не лишена остроты и изящества, но по сути бессодержательна.

Я был растерян от того, что получился такой большой разброс диаметрально противоположных мнений.

А вы что думаете, друзья?

Ленин — огромный икс нашей истории. Некое неразрешенное, или неразрешимое, уравнение. Я, как и все советские, воспитывался на Ленине. Сегодня понимаешь, что кудрявый ангелоподобный мальчик на октябрятских значках, которому во всем нужно подражать, все еще остается в сумеречной зоне нашего коллективного бессознательного. Мы все сделаны Лениным. Никого главнее не было. Мама-папа, дедушки-бабушки — это были местные божества, а он был всеобщим. Он нас создал, а кто он — мы теперь не знаем. Того Ленина, который был на знамени и значках, уже нет. В то же время в адского злодея, монстра, как Сталин или Гитлер, он тоже не превратился. Он остался каким-то джокером, постмодерным персонажем, которого и деконструировать трудно, потому что прежде его еще надо сконструировать. Он предстает теперь как зияние, огромная прореха, в которую обрушилась империя. И весь XX век. Если Россия — подсознание Запада, то Ленин — подсознание России. Иван Грозный, Петр I, цари Александры и Николаи, Распутин, Сталин уже вошли в наше сознание, успели стать предметом национальной рефлексии, но Ленин скрылся, ушел в подполье, в глухую несознанку. И в этом смысле, как огромное вместилище бессознательного, Ленин сомасштабен России.

Сталин, при всем его демонизме, прост. Он модернистский, кафкианский персонаж. Он понятен: жажда власти, восточный деспотизм, наследие монархии, цель оправдывает средства и так далее. А в Ленине удивительным образом уравновешены циник и идеалист, их нельзя разделить. Я пытался разгадать его загадку, читая его письма родным. И ничего не понял. «Нулевой градус письма», как сказал бы Ролан Барт. Пишет, как пионер из лагеря бабушке. Купался, загорал, ходили в поход, много друзей. Точка. Вот это конспирация! — абсолютная прозрачность. Рассматривай, ощупывай — он есть, но его нет.

Я пытался понять Ленина, читая о нем уже в постсоветские годы. Какие-то разоблачения, воспоминания оппонентов. Но и это не помогло. Я по-прежнему представляю Ленина таким, каким он был для меня в детстве и юности. При том что все идеологические наслоения отпадают, человеческий костяк остается тем же. Сквозит пустотой. И открывшиеся факты ничего не добавляют, а только усиливают чувство загадки. Тому всемирному гению, вооруженному передовым учением, сподручнее было произвести революцию, чем вот этому прозаичнейшему джентльмену, без обаяния, без красок, серому, как тот октябрьский денек. Только какие-то случайные проблески. Помню, как появился портрет Ленина в журнале «Новый мир», кажется, еще при Твардовском, этот интровертный портрет раньше не тиражировали. На этом снимке он глядит прямо в тебя, у него глубокий взгляд очень умного преступника.

С одной стороны, да, Ленин — машина, но в то же время очень страстная машина, машина человекоубийственных страстей. Если читать его работы — даже «Материализм и эмпириокритицизм», якобы философский трактат, — то и там он постоянно рычит на своих оппонентов, честит их почти непотребными словами. В основе его натуры лежит огромное раздражение, которое можно проследить до «карамазовского» истока. Если пролилась где-то слезинка труженика, то за это надо задушить все правящие классы, всех буржуев, дворянчиков и попов, не говоря уже о Боге. В письме Максиму Горькому Ленин пишет, что «всякий боженька есть труположество — будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, все равно» (13 или 14 ноября 1913 года). Это значит: превратить Отца в ребенка. И одновременно объявить его трупом. В основе лежит желание уничтожить отца и занять его место. Это можно назвать волей к власти или Эдиповым комплексом.