Игорь Симбирцев - Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825

Все это довольно хорошо просматривается и в историческом обзоре петровского царствования, и в конкретных, временами даже мимолетных, эпизодах этих бурных лет в жизни России. То, что привычная предкам опора на бояр-советников и на гвардейские части из стрельцов, подменявшие по мере сил тайный сыск в допетровской России, уходит из-под ног, Петр наверняка понял очень рано. Да и как не понять, когда с детских лет видишь, что стрельцы превратились в русских преторианцев, усвоивших свою исключительность в государстве и осознавших право самим сажать царей на трон или свергать их с него. Именно стрельцы под началом своего воеводы Ивана Хованского в 1682 году стали главной действующей силой кровавого переворота, почти отобравшего у Петра будущий трон и отдавшего его сестре Софье. Это они разорвали самых преданных сторонников матери Петра (Матвеева, Языкова, Ромодановских, ее братьев Нарышкиных), таская на своих пиках их останки по Красной площади. И этот переворот стал возможен благодаря тому, что в России в тот момент не было вообще никакого серьезного органа тайного сыска.

Мятеж стрельцов зрел целые недели, о его близком начале вовсю говорили по Москве, лавочники закрывали свои лавки, немцы скрывались в Кукуйской слободе от будущих погромов. Среди стрельцов, кроме сторонников Софьи, активно работали агитаторы из староверов, призывая встать на защиту старой веры против официальной никонианской православной церкви. В доме идеолога переворота в пользу Софьи князя Ивана Милославского постоянно заседал штаб будущего заговора, о чем тоже знали не только в. Кремле, но и на самых бедных окраинах Москвы. Но пресечь грядущее выступление, сопровождавшееся по Москве массовыми погромами и убийствами, было некому. Сама верховная власть была разбита на боровшиеся за трон кланы, а политического сыска в ее руках вообще не было.

Стрелецкий мятеж, получивший затем в русской истории название «хованщина» по имени стрелецкого командира, вышел из-под контроля и сторонников Софьи, сорвавшись в безумный бунт и грозя стране настоящей гражданской войной. «Хованщину» удалось подавить, Хованского казнили, но раз за разом затем уже царь Петр вынужден был давить очередные мятежи стрельцов под знаменами «былой старины» и церковного раскола. Очередной массовый и опасный для него мятеж нового стрелецкого воеводы Федора Шакловитого был подавлен, и царь сумел в 1689 году все же сбросить власть над страной Софьи и утвердиться в роли единоличного царя при номинальном соправительстве больного брата Ивана. Петру к тому времени уже 17 лет, он многое понял, и ему ясно: стрельцы трону уже не опора, а угроза. И он в итоге их упразднит, заменив на европейский манер гвардией. Поначалу он попытается гвардию использовать в качестве силовой составляющей своего сыска, но затем поймет ее недостаточность в этом вопросе. Но XVIII век был таков, что и после создания Тайной канцелярии учрежденная Петром гвардия оставит за собой часть обязанностей по поддержанию политической стабильности в империи. В связи с относительной слабостью в этом вопросе Тайной канцелярии российская гвардия и при наследниках Петра будет замешана во множестве дворцовых интриг и переворотов. Это станет для следующих после Петра Великого правителей миной замедленного действия. И только после разгрома в 1825 году очередного гвардейского путча и создания в николаевской России профессиональной спецслужбы Третьего отделения армию окончательно отсекут от сферы политической безопасности государства.

Так что первый толчок к идее создать в царстве новую систему политической безопасности должен был произойти у этого правителя еще в 1682 году, когда десятилетний Петр стоял с матерью на кремлевском крыльце. При нем стрельцы метались по кремлевским покоям, уничтожая сторонников клана Нарышкиных. При нем с крыльца на стрелецкие пики летел его дядя Иван Нарышкин, при нем стрелец оттолкнул мать от ее любимца Артамона Матвеева, которого тоже убивали на глазах мальчика-царя. После этой ночи с маленьким Петром часто случались припадки, когда он безотчетно тряс головой, многие считают этот день мятежа началом серьезного психического заболевания Петра I, бывшего затем причиной его вспышек жестокости. Но вместе с тем в его голове должно было затвердеть убеждение: стрельцы враги, трон должна охранять другая сила, не армейская. И ненависть к врагам за этот страх не остывала с годами. Уже став полноправным монархом в стране, Петр приказал своим преображенцам вырыть из могилы труп умершего к тому времени организатора стрелецкого мятежа Ивана Милославского, чье разложившееся тело палач четвертовал на Лобном месте. Здесь очень интересная перекличка с историей создания Иваном Грозным опричнины. Ведь Иван в столь же юном возрасте видел боярские заговоры, метавшихся по Кремлю вооруженных людей, и точно так же на его глазах убивали родного дядю — тоже брата матери и главу верного ему семейного клана (только на месте Нарышкиных тогда были Глинские). Здесь почти калька ивановской истории на петровскую, их покойные дяди становятся своеобразными символами последующей мести. Сочетание личного мотива мести боярам или стрельцам, Старицким или Милославским, с осознанием необходимости создания новой системы безопасности своей власти и своего трона. Можно сказать, что последующие органы подавления политических противников и инакомыслия Иваном и Петром в свое время создавались «и за власть, и за дядю».

Когда в 1689 году 17-летнего Петра опять собирались убить поднятые Софьиными сторонниками стрельцы и только предупрежденный случайным перебежчиком из этого лагеря Петр успел ускакать в одной рубашке и скрыться в Троицком монастыре, эта идея должна была еще более окрепнуть. И, получив полную власть, разогнав сторонников Софьи, молодой царь постепенно приступит к воплощению этой идеи в жизнь.

На рубеже XVII и XVIII веков Петру пришлось подавить множество заговоров против своей власти. И с каждым разом он все больше утверждался в мысли, что ни гвардия, ни преображенцы с их размытыми функциями, ни созданная им обычная городская полиция не могут до конца решить эту проблему контроля за государственной безопасностью в отстраиваемой им империи. Армия годилась для расстрела бунтующих толп стрельцов, но выявить их заговор до его начала никак уж не могла. Преображенцы хватали тех, на кого указали добровольно-стихийные доносчики или сам император Петр, усердно выбивали из арестованных показания, но наладить оперативную работу и создать постоянную агентуру осведомителей в обществе не могли. Характерно, что Петр, поняв интуитивно эту тупиковость Преображенского приказа, не стал создавать свою спецслужбу на его основе, а, построив ее здание отдельно от приказа, дал ему доживать по инерции параллельно Тайной канцелярии с заботами о сгоне рекрутов и армейском снабжении. Остатки же важнейшего ранее органа сыска он со свойственной ему практичностью тоже не закрыл, а приспособил под службу тылового снабжения армии, и в этом виден петровский образ мысли. Обычная полиция ни в одном государстве спецслужбу по понятным причинам заменить не может. Схватить пьяного, говорящего антиправительственные речи в кабаке или на улице, может, а выявить серьезный заговор среди властной элиты или армейского генералитета уже нет. К тому же петровская полиция кроме привычных нам сегодня полицейских функций была, как и преображенцы, занята массой посторонних дел наподобие надзора за закрытием уличных ворот или борьбой с пожарами в городах.