Юрий Поляков - Засекреченное будущее

Как заметил Сен-Жон Перс, короче жизни лишь преждевременное семяизвержение.

— Расскажите, как вы стали читателем библиотеки № 118 в Лефортово и будете ли и в дальнейшем участвовать в судьбе открытого там музея Владимира Соколова?

— О, это мистическая история. Выдающийся русский поэт Владимир Соколов был моим учителем, мы дружили до самой его смерти, а потом с его вдовой и хранительницей наследия Марианной Евгеньевной старались увековечить память дивного лирика. Например, при поддержке Московского правительства выпустили к юбилею прекрасный том избранного. В свое время в Лефортове в 118-й библиотеке по инициативе ценителей творчества Соколова был открыт его мемориальный кабинет. Я там бывал. И вдруг мне звонит в слезах Марианна Евгеньевна: «Юра, музей закрыли! Вы не только ученик Владимира Николаевича, вы председатель Общественного совета Министерства культуры! Помогите!» В голове закрутились шестеренки, которые есть у каждого человека, причастного к машинерии власти. Спрашиваю:

— Это какой округ? С кем ругаться?

— Юго-Восточный…

— Юго-Восточный?

Я сразу вспоминаю, как накануне презентовал мой новый роман «Веселая жизнь» в замечательном магазине «Молодая гвардия» на Большой Полянке, и ко мне за автографом подошел симпатичный молодой человек, представился библиотекарем из Юго-Восточного округа и даже вручил свою визитку. Ищу по карманам карточку. Так и есть: Чуев Сергей Владимирович — генеральный директор аж всей окружной библиотечной сети. Звоню. Удивляется. Упрекаю. Еще сильней удивляется. Оказалось, никто музей не закрывал, просто реорганизовывали экспозицию. Через неделю мы с Марианной Евгеньевной в день рождения Соколова провели там замечательный вечер, посвященный творчеству мастера. В конце мне вручили единый читательский билет. Вот такая история. Сейчас мы занимаемся тем, чтобы этой библиотеке было присвоено имя Соколова.

— По вашему мнению, какой самый лучший способ популяризации чтения? Это как во всем мире книжные фестивали, интересные концерты в библиотеках? Или достаточно просто писать хорошие книги и продавать их по доступным ценам?

— Книжные фестивали нужны. Даже на Красной площади. Кстати, почему бы в Мавзолее не продавать книги о Ленине? Надо вернуть моду на чтение, причем, не развлекательное, а серьезное. Это дело государственное, о чем наша власть, кажется, не подозревает. Тут нужна системная работа. А что мы имеем? Много у нас на ТВ передач, посвященных чтению и пропаганде книги? Мало. Часто ли мы слышим от медийных авторитетов и отцов Державы, что они сами читают? Редко. Много писателей появляется в теле- и радиоэфире? Единицы. Вы давно видели только что открывшийся книжный магазин? Я давно. Закрывшиеся книжные магазины вижу постоянно по всей стране. А хороших книг всегда было мало, но прежде всячески старались привлечь к хорошим книгам внимание читателей. На это работали критики, популяризаторы, библиотекари, эфир… Сегодня же мы, наоборот, видим какую-то странную игру, смысл которой заключается в том, чтобы провести литературную пешку в ферзи. Но литература не шахматы, в изящной словесности все определяет уровень текста, пешка так и останется пешкой, как ты ее ни называй и какие премии на нее не нахлобучивай. Читателей можно некоторое время морочить, но по большому счету обмануть их невозможно…

— Может ли художественная литература быть актуальной и даже злободневной, как изобразительное искусство, театр? Или писатель — это прежде всего демиург, размышляющий о вечных темах?

— Художественная литература всегда гораздо злободневнее, чем театр и изобразительное искусство, более того, она их питает темами, идеями, образами. Не случайно, как правило, крупные драматурги были и выдающимися прозаиками, а большие художники — книгочеями. Размышлять о вечности — то же самое, что пылать страстью к Нефертити. Попробуйте для начала полюбить свою жену, допустим, сегодня вечером или завтра утром…

— Если бы можно было задать вопрос классику, у кого и что бы вы спросили?

— Я бы спросил у Булгакова: «Михаил Афанасьевич, вы потом не жалели, что роман про черта написали?»

— Не могу не спросить. Вы смотрели сериал «Чернобыль», который сейчас активно обсуждают? Там невероятная степень достоверности. Как вы думаете, эта жесткая правда не разрушит существующую в обществе ностальгию по советскому прошлому?

— А как вы думаете, японцы после Фукусимы разлюбили свое общественное устройство? Американцы после крушения «близнецов» возненавидели свою страну? Но фильм про Чернобыль надо бы снять нам, это правда, а британцы пусть лучше снимают сериалы про свое бесчеловечное колониальное прошлое. Но они почему-то не спешат в этом направлении.

— Какие темы, на ваш взгляд, необходимо затронуть в отечественном кино? Как известно, кино — один из самых сильных по воздействию на публику видов искусства.

— Точный выбор темы, улавливание того, что по-настоящему волнует зрителей, — это один из главных признаков режиссерского таланта. Если бы знать наперед, все стали бы Эйзенштейнами, Пырьевыми, Александровыми, Шукшиными, Говорухиными, Меньшовыми… Лично меня сейчас больше всего занимает русская тема, однако именно ее, как огня, боятся продюсеры.

Объединенная редакция окружных газет Москвы. Вопросы задавала Мария Андрюшина.

Июнь 2019 г.

Недавно в Светлогорске прошел кинофестиваль «Балтийские дебюты». Председателем жюри, оценивающим российские фильмы, был Юрий Поляков — известный прозаик, драматург, сценарист, до 2017 года главный редактор обновлённой «Литературной газеты», тираж которой при нем вырос в 10 раз. Сейчас он председатель редакционного совета «Литгазеты». Он также член попечительского совета Патриаршей литературной премии, входит в состав президиума Общества русской словесности.

— Юрий Михайлович, наших читателей интересует, как вы пришли к вере в Бога?

— Я человек православный. Крещен в младенчестве. Мои бабушки были верующими. Но, как и большинство моих сверстников, я, естественно, попал в систему советского атеистического воспитания. Однако православная этика и соответствующее мироощущение в семье сохранились, несмотря на то, что мои отец и мать были членами КПСС, а, возможно, и благодаря этому. У меня довольно рано появилась Библия, мне бабушка отдала семейную реликвию — большой, дореволюционного издания, том в переплете из телячьей кожи. Став постарше, я с интересом читал разные книги, выходившие в «Библиотеке атеиста» Политиздата. Из них можно было получать какую-то информацию о христианской вере, хотя и представленную в антирелигиозном ключе. Но мы же все умели читать между строк. С началом перестройки, когда стала переиздаваться настоящая христианская литература, круг чтения расширился.