Хедрик Смит - Русские

Любой человек, которому довелось провести в Жуковке хоть один летний день, поймет, почему так тянет сюда власть имущих. Это тихое пленительное место отличается чисто русской прелестью. Деревня расположена на крутом берегу, с которого открывается вид на медленно текущую Москву-реку и на мягкие очертания среднерусской равнины. Прогулка по сосновому бору местами не очень легка — земля, изрытая в годы войны траншеями, бугриста.

«Это — следы войны», — объяснил мне писатель Лев Копелев, громадного роста и крепкого сложения человек с окладистой бородой, сидевший вместе с Солженицыным в лагерях, который любит гулять по окрестностям, опираясь на тяжелую палку, срезанную в лесу. «Эти траншеи были вырыты, чтобы защищать Москву, но немцы пошли другой дорогой. Здесь боев не было».

Это чудесное, тихое место, как будто неподвластное времени, отделяет от Москвы менее 32 км. И… целая эпоха. Сядьте в час заката на высоком речном берегу, и вы увидите простершуюся перед вами на многие километры Россию — беспредельную, неизменную на протяжении столетий. Вы увидите беспорядочно чередующиеся луга, кустарники и мелколесье, которых не касалась рука человека. В этот час небо окрашивается в мягкие тона, непохожие на ярко-оранжевые или пурпурные закаты Флориды или Калифорнии — более легкие, белесоватые; ведь места эти намного севернее. Легкий ветерок напоен ароматом сосны. До вашего слуха донесутся приглушенный лай собаки, всплеск рыбы, отдаленный детский смех в лесу.

Рев реактивного самолета рвет тишину, и Лев тихим голосом предсказывает: «Когда-нибудь кто-нибудь получит целое состояние за изобретение бесшумного реактивного двигателя». Словно хозяин здешних мест, хотя он и одет не лучше лесоруба, Лев останавливается со случайно встреченными знакомыми, выехавшими за город, чтобы сказать им: «Добро пожаловать в Жуковку». Он с женой Раей проводит здесь лето вот уже два десятилетия. «Это мое самое любимое место в мире», — говорит он, и глаза его загораются веселым блеском. «Когда-то здесь можно было плавать, теперь — это запрещено, — говорит Рая. — И рыбу ловить запрещено без особого разрешения. Этот участок реки находится под особой охраной, так как отсюда снабжается водой Москва». Но сквозь молодые березки и подлесок, ниже по течению, видны фигуры рыболовов с удочками. На берегу резвятся мальчишки, бросают камешки, стараясь, чтобы они прыгали по воде, и лазают по упавшим деревьям. На высоком берегу молодая девушка в новом импортном джинсовом костюме с американским значком на отвороте — верный признак того, что у нее высокопоставленный папа, разъезжающий по всему миру, — сидит на сосновом пеньке, спокойно глядя на открывающийся простор.

«Там вот, — говорит Лев и показывает на какое-то место километрах в пяти к западу, — дача Брежнева. Видите водонапорную башню? Это — для брежневской дачи. И косыгинской, и мазуровской. Самих дач не разглядеть, но они именно там, внизу. Дачу Брежнева люди называют «Дача номер 1». Когда в этих местах жил Сталин, ее называли «Дальняя дача». Когда Никсон приезжал сюда в 1959 г., она находилась в распоряжении Хрущева. Увидеть ее можно со стороны реки, или, вернее, можно было увидеть. Мы видели ее в хрущевские времена. Мы как раз были там, на реке, когда Хрущев устроил для Никсона речную прогулку на своем катере. Это и вправду великолепный дом с прекрасным участком и красивым крутым берегом, с мраморной лестницей, ведущей к воде, но теперь на этом участке реки запрещено бывать даже нам, русским».

На обратном пути в деревню, когда мы шли по вьющейся между дачами узенькой тропинке, не шире кроличьей тропы, Лев затеял разговор о привычке советской элиты селиться рядом друг с другом. «Знаете, — задумчиво говорил он, — если бы вам довелось постоять утром возле хрущевского магазина осенью 1972 или весной 1974 года, вы бы увидели всех и вся. Около девяти часов проходил Сахаров с женой, они шли к реке купаться, затем Брежнев, Косыгин и Мазуров спешили в Кремль в своих «ЗИЛах»: в хорошую погоду все они живут на своих дачах. Около десяти появлялся Солженицын — купить молока для своих мальчиков. Он жил тогда в домике садовника у Ростроповича в «Академической Жуковке». Можно было увидеть даже Молотова, приходившего пешком за покупками из «Совмина». Однажды Солженицын встретил Молотова и захотел, как впоследствии рассказывал, подойти к этому старому человеку со словами: «Давайте поговорим, Вячеслав Михайлович», пытаясь представить себе, что сказал бы Молотов. Солженицын был уверен, что Молотов стал бы разговаривать тем же деревянным языком, на котором говорил всю жизнь. «Потому что он верил в это?» «Нет, — ответил Солженицын. — Он не верил в это. Просто по привычке».

Однажды я услышал рассказ о том, как летом 1972 г. какая-то женщина, увидев Молотова в очереди за помидорами в хрущевском магазине, воскликнула: «Не хочу стоять в очереди вместе с палачом». Как рассказывают, не сказав ни слова, Молотов вышел из очереди и удалился.

Лев рассказывал о магазине как о каком-то перекрестке, где все встречаются: «После Солженицына и Молотова пришел бы внук Сталина, сын Светланы — Иосиф; потом Харитон — один из главных создателей советской атомной бомбы; потом Ростропович и Шостакович из «Академической Жуковки». Ростропович всегда приходил поздно — артист. Затем мимо магазина проносились машины Петра Капицы и Сергея Михалкова. Они ехали с Николиной горы. Мог проследовать и Микоян из своей дачи близ Барвихи. На протяжении двадцати лет он катался в этих местах верхом, но теперь перестал. И так все знаменитости в области науки, культуры и политики проходят и проезжают мимо этого маленького деревенского магазина».

Но советская элита, совместно развлекающаяся в уединенных дачных поселках в окрестностях Москвы и в других привилегированных «городках», разбросанных по всей стране, присвоила себе не только такие преимущества, как возможность лучше питаться, одеваться, жить в лучших квартирах, пользоваться лучшим медицинским обслуживанием, чем все остальное население. Она просто-напросто живет на другом уровне, чем остальная часть общества. Как можно догадаться уже только по одним их машинам с шоферами, эти люди пользуются преимуществами, недоступными простым смертным во всех сферах жизни: путешествуя у себя на родине или за границей, теша свое пристрастие к западной музыке или кинофильмам, давая своим детям хорошее образование или подыскивая для них теплое местечко, либо просто отправляясь куда-нибудь поужинать. Система установила два различных уровня жизни — один для элиты, другой для масс, с некоторыми промежуточными нюансами для тех, кто уже поднялся на несколько ступенек. В своем высокомерном пренебрежении к простому человеку, часто превосходящем снобизм самых заносчивых богачей на Западе, представители элиты считают, что эти преимущества — нечто само собой разумеющееся.