Хедрик Смит - Русские

Я настоял на своем и купил советскую пасту — апельсиновую. Попробовав ее, я понял, почему продавщица рекомендовала мне болгарскую. Кислый апельсиновый запах совершенно не подходил для зубной пасты.

«Все хотят импортные вещи, — заметил один научный работник. — Я помню одну приятельницу моей жены — высокопоставленную женщину, которая занимала ответственный партийный пост на студии «Мосфильм». Она заведовала отделом, который занимался «редактированием» фильмов. — Он взглянул на меня поверх очков, желая убедиться в том, что я понял, на что он намекает. — Помню — это было 15 лет тому назад — она, бывало, говорила: «Неважно, что, как они говорят, материал плохой, лишь бы платье было импортное». Даже такая персона! Конечно, это никак не влияло ни на ее убеждения, ни на ее лояльность, она просто хотела иметь заграничные вещи, так как считала, что они лучше и являются атрибутами «красивой жизни». В те дни люди говорили «импортные» товары. Теперь им нравится считать себя более искушенными, и они употребляют слово фирменный, хотя практически это означает одно и то же. Люди хотят, чтобы у них было хоть что-нибудь несоветское: рубашка, галстук, сумка, хоть какой-нибудь пустяк. Тогда они чувствуют себя выше других».

Чувство кастовой принадлежности, стремление иметь лучшие вещи, чем у других, по-новому повлияло и на такое классическое установление русской жизни, как очередь. Во всем мире покупателям приходится иногда подождать в магазине, но советские очереди по своим размерам, подобно египетским пирамидам, не знают себе равных; они позволяют многое узнать о трудностях русской жизни и о русской психологии, и действие их значительно сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Когда проходишь мимо таких очередей, кажется, что это стоят почти недвижимые ряды смертных, обреченных пройти через некое торговое чистилище, прежде чем сделать свои скромные покупки. Однако иностранец не видит ни того скрытого магнетизма, который таится для русских в очередях, ни их внутреннего динамизма, ни их особых законов. В новейшей истории Америки только однажды можно было получить представление о стоических бдениях русских покупателей; это было зимой 1973–1974 гг., во время нефтяного кризиса, когда в предутренние часы у бензоколонок выстраивались огромные очереди. Тогда в Америке это вызвало всеобщий приступ жалости к самим себе, хотя такое явление было временным и касалось только одного товара. Но представьте себе, что это происходит повсеместно, постоянно, и вы поймете, что хождение за покупками в Советском Союзе напоминает предрождественскую беготню американцев по магазинам, только длящуюся круглый год. Принято считать, что советская женщина, как правило, тратит ежедневно два часа на стояние в очередях семь дней в неделю, ежедневно подвергаясь испытаниям вдвое более тяжелым, чем те, которые раз, от силы два раза в неделю, выпадают на долю американских домохозяек в супермаркетах. Я прочел в советской печати, что русские тратят только в очередях за покупками 30 млрд. человеко-часов в год. В это число не входят миллиарды человеко-часов, которые тратятся на ожидание в швейных мастерских, парикмахерских, почтовых отделениях, сберегательных кассах, химчистках и у многих приемных пунктов, где сдаются бутылки и т. п. Однако довольно и 30 млрд. человеко-часов, чтобы занять делом в течение всего года 15 млн. грудящихся при 40-часовой рабочей неделе.

Мне лично известны случаи, когда люди простояли полтора часа в очереди, чтобы купить четыре ананаса; три часа — чтобы в течение 2 минут покататься на американских горах в парке культуры; три с половиной часа за тремя большими кочанами капусты, которые им так и не достались — пока подошла очередь, капуста кончилась; 18 часов — чтобы записаться в очередь на ковер, который можно будет купить только в будущем; целую морозную декабрьскую ночь — чтобы попасть в список на покупку машины, которую эти люди прождали затем 18 месяцев и безумно радовались такой удаче. Очереди бывают длиной в несколько метров и в полквартала (примерно полтора километра), причем обычно они еле-еле подвигаются. Наши знакомые, жившие на юго-западе Москвы, наблюдали и сфотографировали очередь, протянувшуюся в четыре ряда через целый жилой район и не иссякавшую полных два дня и две ночи. По оценке наших знакомых, там было от 10 до 15 тысяч человек, записывавшихся на покупку ковров — такая возможность представляется в этом большом районе Москвы только один раз в год. Некоторые разжигали костры на снегу, чтобы согреться; треск горящего дерева и назойливый гул бесконечных разговоров всю ночь не давали заснуть нашим друзьям.

Однако, несмотря на такие тяжкие испытания, инстинктивная реакция русской женщины на образующуюся где-нибудь очередь — поскорее встать в нее, даже не узнав еще, что продается. Очереди обладают собственной силой магнетизма. Русские много раз говорили мне о том, что при виде людей, поспешно становящихся в очередь, естественно возникает предположение, что, должно быть, появилось что-то хорошее, ради чего стоит потратить время. Да это и неважно: сначала займи очередь, а потом уж задавай вопросы; узнаешь, когда подойдет твоя очередь, а, может быть, и раньше — передние передадут. Одна женщина-юрист рассказала мне о том, как однажды в Мосторге она увидела огромную очередь, вытянувшуюся через весь универмаг. «Когда я спросила у стоявших в хвосте, что продается, те ответили, что не знают; другие огрызались и говорили, чтобы я отстала. Я прошла метров 20–25, расспрашивая людей в очереди. Никто не знал, за чем стоит. В конце концов, я перестала спрашивать».

Переводчица детской литературы и писательница Нина Воронель рассказала мне, что как-то ей довелось оказаться у прилавка отдела электробытовых товаров, где она покупала обыкновенный ручной миксер за 30 рублей (40 долларов) в тот момент, когда один из работников притащил ящик настенных ламп из ГДР. «Я сказала продавщице: «Выпишите мне одну, я пойду заплачу в кассу». И не успела я дойти до кассы, образовалась очередь человек в 50. Уж не знаю, как они узнали о том, что эти лампы поступили в продажу. Наверно, шепнул кто-то. Мы обо всем здесь узнаем по слухам, — говорила Нина. — Практически все, кто был в магазине, оказались в этой очереди. И никакого значения не имело, нужны тебе такие лампы или нет. Люди здесь покупают не то, что им нужно, а все стоящее, что им попадется. Некоторые, может быть, продадут эти лампы. Кое-кто подарит их своим друзьям. А большинство положит на полку. Может пригодиться. Хорошие ткани тоже нужны всегда, и меховые шубы, и меховые шапки, и хорошие зимние сапоги, и яркие летние платья, и ковры, и посуда, и эмалированные кастрюли, и сковородки, и чайники, и хорошие вязаные кофты, и зонтики, и приличная сумка, и красивый письменный стол, и пишущая машинка, и женский бюстгальтер — не советский бесформенный, без пряжек на лямках и без удобной застежки, выпускаемой как будто только для грудастых деревенских девушек, а чешский или польский — белый, хорошенький, а не какой-нибудь голубой с розовыми цветочками. Вот почему, все сразу же занимают очередь. Может быть, продают что-нибудь из этих товаров».