Константин Пахалюк - Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

Ой! Еще немного. Я позабыла описать насчет брата Ваниной семьи. В один прекрасный день захожу на почту г. Ржева. Сидят две женщины и держат письмо в руках и уговариваются, что семья вся погибла. И я спросила, они мне ответили, что этого гр-на жена и дети погибли от голода. Я попросила адрес, но они ответили, что мы опишем ему все про его семью.

Больше писать нечего, что знала, то и описала про всех. Но всего хорошего. Пиши, я жду с нетерпением. Писав письмо, сильно расстроилась. Не могу, когда вспомнишь, то волосы становятся дыбом, жуткое дело и все это наделала войнам <���нрзб>растеряться со всеми родными.

До свиданья, жду, пиши. С приветом, Настя.

Федя! Извини меня, если найдешь какие недостатки, могут быть ошибки и недописки слов, то извини, пожалуйста.

Ой! Поверь, так расстраиваюсь. Это ужасно. Встретила бы, конечно подробно рассказала, но все не описать».

Второе письмо Насти Соколовой включает ответы на вопросы Ф. Н. Ошерова, заданные в ответном письме, которое не сохранилось. Очевидно, он попросил подробно написать, что случилось с его родной деревней, как погибли отец и сестра Катя, находившиеся в немецком лагере. Спрашивал, почему его мать не пустили близко в день похорон отца, просил написать, что известно о других его родственниках и знакомых.

Анастасия Соколова во втором письме написала:

«Привет из города Ржева! 15.8.43 года

Здравствуй Федя! Желаю массу наилучших пожеланий в твоей жизни, но главное быстрей разбить врага и возвратиться с победой домой. В первых строках своего письма спешу сообщить, что письмо твое получила, за которое благодарю сердечно и спешу ответить на твои заданные вопросы, так как сама за это переживаю и сочувствую другим.

1) Федя, от нашей деревни ничего не осталось: ни домов, ни сараев, ни деревьев, даже у кого были сады и тех не осталось. Стоит во всей деревне одна лишь лоза около <���нрзб> и больше ничего, а также и от вашего дома.

Недавно пришлось ехать в командировку по своему большаку. Федя, представ[ляешь] не найдешь, где стояла наша деревня, она заросла вся травой и издалека видно какие-то кустарники, т. е. высокая трава лебеда, которая означает кусты.

2) В лагерях мы с Катей вместе были 6 месяцев, вспоминали всё прожитое когда-то, всю свою жизнь молодую, в чем проходила до войны. Когда она лежала в больнице, и я ее посещала на дню три раза. Однажды, придя с работы, я побежала к ней, она сидит на койке и поет песню “В гавани далекой гавани, где моряки зажгли огни”.

Я тогда спрашиваю: “Катенька, тебе лучше много стало?” Она отвечает: “Да”. Я начинаю с ней разговаривать, она и говорит: “Вчера я видела во сне Толю и Федю и я с ними дралась. Да, а теперь бы поговорила бы я с ними, рассказала все свое горюшко и поделили бы пополам” и мы с ней горько заплакали.

И больше воспоминаний не было, т. к. у нее все время была сильная горячка, температура 40° и 41° и она бросалась часто на стенки, упадала с нар и с койки, так что было много происшествий с ней во время болезни, все не описать, а возможно встретимся, тогда все расскажу. Часто я ей говорила: “Катя, тебе не выжить”, она отвечала “Скорей бы, это тоже не жизнь. Ни обуть, ни одеть, ни поесть, мрешь с голоду, и лучше умереть”.

Федя, не расстраивайся, намерения были у нас у всех такие: или же умереть, или же покончить с собой, белый свет был не мил. Мы были закабаленные, ходили, шатались от голоду, а тут патруль фрицовский кричит; “Матки, шнель, шнель”, т. е. быстрей. От одного только слова “матки” текут слезы неудержимо. А когда была здоровая, ходила на работу, то часто вспоминала тебя. Тифом заболела в лагерях.

3) Мать не допустили к нам в лагеря потому что, где мы находились, кругом нас была колючая проволока, и стояли патрули кругом нас и гражданских никого не пускали. Некоторые люди пытались бежать из этого кошмара, то расстреливали сразу, как только выйдешь за эту проволоку. Как, например Машку (Василискину), Дуньку Якову расстреляли, а поэтому ходить было запрещено.

Отец похоронен без гроба, в лесу Мончаловском под большой елкой, а там же недалеко от него и Катя. Похоронить в одну могилу не было возможности. Отец и Катя похоронены в одном лесу Мончалово в 1943 году в феврале месяце.

Толя брат выехал совместно со складом 40 [838] и очевидно попали также в лапы <���к немцам>, а поэтому ничего и никаких известий нет.

Федя, о дяде Саше, я ничего не знаю. С великим удовольствием, но ничего не могу знать. И теперь насчет Андрея Андреевича. Петя, как я тебе уже писала, также умер от тифа, а про остальных ничего не знаю. Кто говорит, что убиты, а кто говорит, что немцы угнали, так что теперь их никого не осталось.

Мать твоя погибла от голоду в деревне Грешниково.

Федя, из ребят у нас погибло: Миша Скворцов, очевидно Ваня Баскаков, а остальные пишут все.

Немного о себе. Жизнь протекает хорошо, но одно плохо, что не имею родных. Работа очень легкая в конторе, работают одни девчата.

Да, Федя, очень жаль Катю. Только бы жить, но ее уже нет, и не существует. Интересно встретиться, рассказать все то, что было.

С приветом, Настя Соколова

В следующий [раз] напишу, кто погиб в этом кошмаре из знакомых».

Анализируя события, описываемые в письмах, мы можем сделать следующие выводы. Семью Ошеровых немцы выгнали из своей деревни во время первой Ржевско-Вяземской наступательной операции в январе 1942 г., а их деревня была сожжена. В немецкий лагерь они попали летом 1942 г., перед началом очередного наступления Красной Армии во время Ржевско-Сычевской операции. Совсем немного они не дожили до освобождения Ржева в марте 1943 г., погибнув в феврале 1943 г. от голода, болезней, непосильной работы на немцев.

В письмах упоминаются деревни Ржевского района: Дуракова Митьковского сельсовета, Грешниково Гришинского сельсовета, Мончалово Быковского сельсовета, Коростелево Коростелевского сельсовета. В марте 1943 г. сразу после освобождения Ржевского района Чрезвычайной государственной комиссией (ЧГК), занимавшейся расследованием преступлений оккупантов, был составлен «Акт Ржевской районной комиссии ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских войск на территории Ржевского района Калининской области в период оккупации» [839] . В нем приводятся следующие сведения, подтверждающие слова автора писем:

«<���…> За период оккупации района немецкие захватчики нанесли огромный ущерб гражданам, проживающим в районе. По уточненным данным, полностью сожжены и превращены в груду развалин и пепла деревни и даже полные сельские советы, как Митьковский, Коростелевский, Раменский, Антоновский, Зеленеченский, Ковыневский, Юрятинский, Тростинский, Становский, Красногорский, на территории которых находились от 815 населенных пунктов (деревень) с количеством от 20 до 150 домов. Всего сожжено и разрушено в районе 7 200 жилых домов, принадлежащих гражданам.