Константин Пахалюк - Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

• ключевых документов (большинство из которых у них оказываются «фальшивками» или неверно истолкованными, заявления о чем делаются с большой легкостью, но без веских оснований);

• свидетельских показаний (обвиняются в тотальной лжи, чаще всего без принятия во внимание нормальных для человеческой памяти аберраций; если речь о свидетельствах со стороны нацистов или коллаборационистов, то они объявляются полученными под пытками или угрозами союзников, в основном без предъявления доказательств этого; не производится различение между свидетельствами, полученными в условиях диктатуры и в относительно свободных странах);

• данных эксгумаций (участники эксгумационных экспедиций часто обвиняются в тотальной фальсификации результатов).

При этом понятно, что в реальности бывают и подложные документы, и вынужденные показания (как это было с советской стороны в Катыни), но в конспирологических теориях негационистов предубежденность принимает поистине грандиозные, утрированные масштабы, когда без достаточных оснований фальсификацией объявляется почти весь массив доказательств из любых, пусть даже независимых друг от друга и авторитетных источников, коль скоро они подтверждают неудобный факт. Это автоматически влечет за собой идею всеобъемлющего заговора. Объявив основные источники подложными, негационисты обычно обращаются к источникам второ- или третьестепенной важности и низкой достоверности, выставляя их «опровергающими» то или иное преступление.

Все эти признаки присутствуют и в катынском отрицании, основные аргументы представителей которого будут рассмотрены в данной статье.

С отрицанием не стоит путать релятивизацию и минимизацию катынского преступления, что может принимать разные формы, но происходит обычно через противопоставление расстрелу поляков трагической гибели в польском плену тысяч советских пленников войны 1920 г., в основном от болезней, холода и голода. При этом зачастую завышаются цифры погибших [998] , утверждается, что это было спланированное массовое уничтожение, а иногда прямо говорится, что катынское решение было местью Сталина за судьбу советских военнопленных, чему нет никаких доказательств (значительная часть катынских жертв не принимала участия в той войне и эта тема не поднималась в связи с решением участи польских военнопленных зимой — весной 1940 г. [999] ). При всем этом сам факт расстрела НКВД поляков не отрицается. Впрочем, некоторые элементы данного подхода используются и настоящими отрицателями.

Существует популярное заблуждение, что вина НКВД за катынское преступление доказывается только немецкими эксгумациями и документами закрытого пакета, и что если поставить их под сомнение, то автоматически сомнительной становится и вина НКВД. На самом деле это не так.

Любой, кто утверждает, что польские военнопленные из трех лагерей [1000] были расстреляны не НКВД весной 1940 г., а немцами осенью 1941 г., должен доказательно объяснить, где именно они находились все это время.

Официальной советской версией, изложенной в сообщении комиссии Бурденко, было местонахождение военнопленных поляков в «трех лагерях особого назначения, именовавшихся: лагери № 1-ОН, № 2-ОН и № 3-ОН, на расстоянии от 25 до 45 км на запад от Смоленска». При этом почти все сообщение комиссии было основано на совершенно секретной «Справке о результатах предварительного расследования так называемого «катынского дела» наркома госбезопасности В. Н. Меркулова и заместителя наркома внутренних дел С. Н. Круглова, что было весьма примечательным исключением для работы Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков [1001] . В справке перечислены места дислокации лагерей и указывается, что местонахождение в них польских военнопленных устанавливается «документами Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР». Цитируется рапорт начальника лагеря № 1-ОН лейтенанта государственной безопасности В. М. Ветошникова начальнику УПВИ П. К. Сопруненко об обстоятельствах неудавшейся эвакуации лагеря с «военнопленными поляками».

Однако из массива документов о польских военнопленных, отложившихся в фондах Государственного архива Российской Федерации (фонд УПВИ) и Центрального архива ФСБ, вырисовывается совершенно иная картина, причем совершенно без привлечения документов закрытого пакета.

В апреле 1940 г. большую часть польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей стали направлять небольшими партиями по спискам в распоряжение управлений НКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей. На местах военнопленных принимали работники УНКВД, о чем давали расписку такого вида: «Принято от конвоя заключенных в количестве триста сорок три человека (343)» [1002] . Количество человек, указанное в таких расписках, совпадает с количеством в имеющихся списках на отправку. Через некоторое время начальник местного УНКВД отчитывался заместителю наркома внутренних дел В. Н. Меркулову совершенно секретной шифрограммой об «исполнении» некоего действия. Например: «№ 13974 Сов. секретно Зам. наркома вну[тренних] дел тов. Меркулову [По] первому наряду исполнен № 343. Токарев» [1003] .

Операция по отправке военнопленных в распоряжение УНКВД продолжалась примерно до 20-х чисел мая (последний список был утвержден 19 мая). Всю оставшуюся от военнопленных корреспонденцию (многие тысячи единиц) и экземпляры учетных дел Особых отделов, оставшиеся в лагерях, было предписано сжечь. С этого момента документальные следы этих польских военнопленных теряются. Судьба как минимум пленников Козельска оставалась загадкой до весны 1943 г., когда немцы устроили публичную эксгумацию катынских могил.

В этой связи стоит заметить, что 26.10.1940 Л. П. Берия подписал приказ № 001365 о награждении работников НКВД СССР, УНКВД Калининской, Смоленской и Харьковской областей за успешное выполнение специальных заданий [1004] . Одними из первых в списке награжденных месячным окладом были известные московские палачи-расстрельщики — Блохин, Фельдман, Антонов, Яковлев, братья Шигалевы и другие [1005] .

В различного рода внутренних справках УПВ НКВД судьба поляков обрывается весной 1940 г. в виде пометок вроде «учетное дело отправлено в 1-й спецотдел» (а не «переведен в лагерь такой-то» несмотря на то что целью этих справок было прояснение судьбы конкретных персон по запросам родственников) [1006] . В архивах сохранились письма родственников с просьбой сообщить информацию о пропавших пленниках. На них писали «1-й спецотдел» и оставляли без движения [1007] .