Игорь Бунич - Второе пришествие в гневе

— Чем является порох? Тривиальностью. Чем было электричество? Бессмысленностью. А атомная бомба — это Второе Пришествие во Гневе.

Стимсон сообщил британскому премьеру также о том, что Трумэн намерен, не вдаваясь в подробности, сообщить об атомной бомбе Сталину. Черчилль согласился с тем, что нынешняя ситуация «должна быть использована в качестве аргумента на переговорах в Потсдаме»,

Атомная бомба, по мнению Черчилля, была «ниспосланным чудом», благодаря которому отпадет необходимость во вторжении на Японские острова, а войну можно будет закончить «одним или двумя мощными ударами». Теперь можно и не прибегать к помощи Сталина в попытке поставить Японию на колени.

Британский премьер позднее вспоминал, что, хотя решение о применении атомной бомбы было принято Трумэном, он, Черчилль, был полностью согласен с этим. «Решение применять или не применять атомную бомбу никогда не было предметом спора. Все за круглым столом в Потсдаме единодушно с ним согласились», — вспоминал позднее Черчилль.

Было решено только перед применением бомбы еще раз предложить Японии капитулировать.

Так же, как и каждое утро, фельдмаршал Хата, одетый в кимоно, помолился у домашнего синтоистского алтаря. Закончив молитву, Хата переоделся и приступил еще к одному своему ежедневному ритуалу: работе в саду. Ему было шестьдесят пять лет, и фельдмаршал хотел оставаться в хорошей форме.

Затем Хата вернулся в дом и переоделся в военную форму, на столе его уже ждал доклад об обстановке за ночь, подготовленный подполковником Ойя, фактически занимавшим пост начальника разведотдела штаба фельдмаршала. Ознакомившись с обстановкой и попив чаю, Хата поехал в свой штаб в горе Футаба.

Большинство офицеров в Хиросиме ездили на службу верхом. Свидетелями этого конного парада являлись сотни горожан, направлявшихся в этот час на работу. Лошади, как и их хозяева, резко отличались от горожан тем, что были упитанными и ухоженными, гладкими и лоснящимися. Особенно выделялся конь корейского принца, подполковника РиГу, прикомандированного к штабу фельдмаршала Хата. Это был прекрасный снежно-белый жеребец. Красивый юный принц, изящно державшийся в седле, напоминал о тех днях былой славы, когда императорская кавалерия сметала все на своем пути.

Мэр Хиросимы Авайя и его помощник Кацумаса Маруяма шли на работу пешком. По пути они обсуждали вопрос, что делать с находившимися в Хиросиме детьми? Многие из них, едва начав ходить в школу, были вынуждены идти работать. Маруяма считал, что все дети должны быть эвакуированы из Хиросимы.

Еще в приемной ратуши мэра и его помощника окружила толпа просителей. Сыпались просьбы о распределении продовольствия, жалобы на нехватку топлива и бомбоубежищ, на растущее число детей-сирот, до которых почти никому не было дела.

Через шесть дней подполковник Ойя был вызван на доклад к генералу Арисуе в Токио. Ойя доложил генералу о всех мероприятиях фельдмаршала Хата по превращению всего юго-западного сектора обороны Японии в неприступный редут, который станет могилой для всех захватчиков.

Генерал Арисуе хотел бы, чтобы район вокруг Токио также был приведен в столь же высокое состояние готовности. Было уже 27 июля. Столица Империи и ее окрестности лежали в обугленных развалинах. Промышленные предприятия были либо разрушены, либо парализованы нехваткой рабочей силы и сырья. Воздушные налеты бомбардировщиков B-29 вынудили многих жителей бежать из столицы, уменьшив население Токио с семи до менее четырех миллионов человек.

Доклад подполковника Ойя был прерван появлением рассыльного с узла связи, который принес давно ожидаемое коммюнике из Потсдама. не скрывая волнения, генерал Арисуе стал читать перевод Потсдамской Декларации — наиболее важного сообщения, полученного Японией от Союзников в течение войны.

В Декларации указывались условия прекращения конфликта. Япония должна была сместить свое милитаристское руководство, принять союзную оккупацию, признать уважение к фундаментальным демократическим правам и избрать правительство, желающее мира. Не считая военных преступников, всем японским военнослужащим будет позволено вернуться домой. Промышленность страны будет поднята, и постепенно Японии вновь будет позволено интегрироваться в мировые экономические отношения.

В заключении Декларации говорилось: «Мы призываем правительство Японии немедленно объявить о безоговорочной капитуляции всех японских вооруженных сил… Альтернативой для Японии будет быстрое и полное уничтожение». Министр иностранных дел Японии Сигенори Того доставил копию коммюнике Императору Хирохито. Министр пришел во дворцовую библиотеку, чье здание было скрыто деревьями у северных ворот дворцового комплекса, а потому мало пострадало от превратностей войны. В мае, во время страшной бомбежки Токио зажигательными бомбами, многие дворцовые здания и постройки сгорели дотла. В числе этих зданий была и деревянная императорская резиденция, построенная еще его дедом, императором Мэйдзи.

На рассвете Император и императрица вылезли из бомбоубежища, и император мог обозреть картину страшного опустошения. Хирохито заметил одному из придворных: «Я разделяю муки своего народа, не имея никакой особой защиты со стороны Богов».

Пока Император читал Декларацию, Того, как того требовал придворный этикет, сидел на жестком диване, почтительно склонив голову. Для профессионального дипломата, привыкшего к традиционному протоколу межправительственных отношений, было странным узнавать о намерениях оппонентов из перехвата радиосообщения, переданного на коротких волнах. По его мнению, это был не лучший способ общения правительств друг с другом.

Император внимательно изучал документ, пункт за пунктом, задавая вопросы и делая пометки. Отвечая на один из вопросов Императора, Того признал, что коммюнике дает твердые гарантии относительно гуманного обращения, свободы слова, религий и взглядов. После капитуляции японскому народу будет дано право высказаться по вопросу: какое правительство он хочет иметь.

Наконец, Император Хирохито спросил министра иностранных дел, не считает ли тот, что «при нынешних обстоятельствах это наиболее разумные предложения из всех, которых можно было ожидать». Того ответил, что да, он так считает. На этом аудиенция была окончена.

Того не доложил Императору о весьма жестком отношении к этой Декларации со стороны японского правительства и военного руководства. Премьер-министр Судзуки и многие из его коллег по кабинету склонны были вообще игнорировать это коммюнике, частично на том основании, что оно не было получено Японией официально. Кроме того, многие министры еще продолжали надеяться на Советский Союз как на посредника.