Виктор Точинов - Дорога к Мертвой горе, или Снова о группе Дятлова

— Судьба такая, фартовая.

— Там наверху я аптечку видел.

— Потом… не кровит почти. Надо закончить, раз начали.

— Без нас все кончилось. Там, в курумниках, двое мертвых. И третий где-то там, не стал я его искать. У кедра еще двое, третий доходит.

— Значит, только курочка у палатки осталась? Ты… в общем, сам туда сходи. А после брата забери и лыжи с рюкзаками. Здесь будем ночевать, там окочуримся от холода. И аптечку не забудь.

Отправиться наверх Микеша не успел. Парамоша спустился сам. Правда, без лыж и рюкзаков. Но с грузом, да еще с каким: скинул с плеч на снег мычащую и извивающуюся Люську. Была она связана по рукам и ногам, лицо завернуто не то в обмотку, не то в широкий пояс с завязками.

Заговорил Парамоша, не дожидаясь вопросов (десятый раз, юбилейный, зачем-то сосчитал Рогов). Говорил как всегда, — с трудом подбирая слова, перемежая их долгими паузами, только голос звучал куда тише обычного:

— Ты… чтоб, значит… ни на шаг… а она… убила меня, Гешка.

А затем Парамоша, словно бы сказав и сделав все, что должен был, начал падать. Медленно-медленно, как подрубленное дерево.

Рогов стоял ближе, метнулся вперед, подхватить, — и нащупал то, что не заметил в темноте: липкую от крови рукоять ножа, торчащую из бока Парамоши.

— Не трогай нож! — предупредил Рогов, когда Микеша нагнулся над братом. — Иначе точно не довезем. А так еще есть шанец.

Микеша нож не тронул. Распрямился, шагнул к Люське.

Рогов отвернулся.

— Все будет хорошо, — приговаривал себе под нос Сашка, — до утра дотянем, я у ребят одежду взял, им уже не надо…

Он обмотал ногу Люсьены половинкой свитера, не замечая, что булькающее дыхание уже смолкло, что кровь не пузырится больше на губах. Так обессилел от этого занятия, что прикорнул рядом со второй половинкой в руках — немножко передохнет и закончит.

— Все будет хорошо, — бормотал он, — хорошо…

Микеша постоял, посмотрел на них, махнул рукой и ушел. Из Гешки работник сейчас никакой, о Парамоше и говорить нечего, придется самому доделывать настил, что начали эти бедолаги.

К утру ветер поутих, а внизу, в тайге, вообще почти не ощущался, да и теплее было значительно, никакого сравнения с перевалом. До Лозьвы добрались к обеду — и лыжню подзамело, и салазки, что тащили по очереди, замедляли ход.

Примитивные санки Рогов сладил из Колиных лыж, брезента палатки и обрубков лыжных палок. Думал, что повезут на них раненого, — а получилось, что трудился над катафалком.

Лед на краях промоины был тонкий и хрупкий, ненадежный. Рогов обколол его трофейным топориком с одного края, так что стало можно подобраться к воде, не рискуя в нее ухнуть.

— Ты помнишь какую молитву, Гешка?

— Сейчас вспомню, проводим по-людски.

Тело, запакованное в брезент, так и лежало на салазках. Рогов хотел привязать к нему груз, даже камень присмотрел подходящий на береговой осыпи, но Микеша сказал, что не надо, пусть брат плывет себе по течению Лозьвы и дальше по Тавде — в родные края.

Ни единой молитвы Рогов вспомнить не мог, он и не знал их никогда. Но признавать, будто чего-то не знает и не умеет, не любил. И напутствовал Парамошу в Край Вечной Охоты так:

— Господи, ежели ты еси на небеси, прими душу новопреставленного Парамоши и не суди его строго, коли он и грешил, то не со зла, жизнь так поворачивалась. Прими душу и сделай ее красивой звездой на небе, и пусть летает и пикает. В общем, сик транзит, а дальше я не помню… Аминь!

— Хорошая молитва, Гешка. Прощай, брат.

Сверток скользнул в воду, поначалу погружаться не хотел, но они вдвоем надавили лыжными палками, приглубили, подпихнули под край льда — течение поволокло дальше. Вот и все, был человек и не стало. По-хорошему надо было б и тех девятерых так же схоронить, да как их сюда доставишь… Пусть уж лежат, где лежат. Но дожидаться, пока их найдут, никак нельзя. Пара недель в запасе есть, и надо успеть многое: ликвидировать прииск, вывезти работяг и самому оказаться как можно дальше отсюда.

С такими мыслями Рогов надел лыжи, поднял рюкзак, готовясь закинуть за спину… и не закончил движение. Не понравился ему взгляд Микеши. А остяцкий охотничий нож с каповой рукоятью, появившийся у того в руке, понравился еще меньше. Без дела, просто так, этот клинок Микеша никогда не доставал.

— А ведь это ты, Гешка, брата убил.

— Окстись, вместе же с тобой были, когда его… Рука под прикрытием рюкзака потянулась к карману дохи, пальцы коснулись выстывшей рукояти нагана.

— Ты, Гешка, ты. Кто бы ножом в него ни ткнул, все одно ты убил, и золото твое.

Говорил Микеша спокойно, без истерики, без надрыва, словно все хорошенько обдумал во время ночевки в овраге, в снежной пещере, или же на пути сюда.

Рискнет метнуть нож? Или решит преодолеть те шесть или семь шагов, что их разделяют, — чтобы ударить наверняка?

Как Микеша умеет метать ножи, Рогов знал, но надеялся уклониться или же прикрыться рюкзаком. Беда в другом. Он не помнил, сколько осталось патронов в барабане нагана.

У покойного вертухая шпалер был заряжен под завязку, но три патрона Рогов сжег давно, проверяя и пристреливая, а новых раздобыть не позаботился, как-то не было нужды до вчерашнего вечера. Так что после недавней стрельбы патрон в нагане остался один… в лучшем случае…

Микеша медлил, словно ждал, что Рогов возразит или как-то оправдается, но тот лишь пытался подсчитать вчерашние свои выстрелы — и не получалось, удары топором по голове память не улучшают, даже если топор прилетает не острием. Микеша, не дождавшись ответа, шагнул вперед. Рогов понял, что монета его судьбы в который раз зависла в воздухе: орел или решка? — но до сих пор всегда выпадал орел, и надо играть до конца.

— Орел! — крикнул он, выдергивая револьвер из кармана.

А в это время где-то в другой реальности:

…похоронили Сережку и двух еще последних (я их не знала), в закрытых гробах их хоронили, Лида, а те кто видел, говорили, что лучше и не смотреть. Может, вправду к лучшему, буду вспоминать его, каким был, молодым, красивым, улыбчивым. Я даже поплакала вечером, хотя расстраиваться мне сейчас нельзя, ты понимаешь.

Юрка из-за этой истории возьмет, наверное, академку, очень много хвостов накопил. Он ведь почти все четыре месяца, пока согринцев искали, был по две недели там, у Сабли, потом на неделю отдохнуть в Св-к, потом снова туда. А никто из преп. (неразб.) в положение не входит, до сессии не допустят скорей всего.

В остальном все у нас хорошо, сшила себе два новых платья, потому что старые скоро налезать не будут, и мама пишет из Каменска, что у нее одно есть с давних времен, но почти неношеное и красивое, когда будем с Юркой в гостях, посмотрю. А в автобусах мне место наверное будут уступать, словно старушке, смешно даже немного.