Виктор Точинов - Дорога к Мертвой горе, или Снова о группе Дятлова

Среди версий, оперирующих особой ролью Золотарева в трагедии дятловцев, особняком стоит теория «контролируемой поставки» за авторством Алексея Ракитина.

В этой теории Семену-Александру Золотареву принадлежит чуть ли не центральная роль. Он, по мнению Ракитина, был не только и не просто инструктором по туризму — но тайным сотрудником КГБ, обеспечивавшим на месте сложную контрразведывательную операцию. Суть операции мы уже разбирали, напомним лишь главную цель: передать агентам ЦРУ радиоактивные материалы, способные создать у заокеанских супостатов превратное мнение о том, что происходит на сверхсекретном объекте советской оборонной промышленности, расположенном в Челябинске-40.

Один из главных тезисов этой версии — утверждение о том, что Семен-Александр Золотарев был сотрудником (резидентом) КГБ.

На основании чего тов. Ракитин пришел к такому выводу? На основании военной и послевоенной биографии Золотарева, отраженной во всевозможных документах.

Документы изучены Ракитиным очень вдумчиво и придирчиво — и в них действительно обнаруживаются нестыковки, странности и умолчания в количествах, зашкаливающих за все ПДК.

Читатели прямо-таки вынуждены согласиться с логикой автора версии: действительно, дело нечисто, и биография Золотарева явно отражает какие-то тайные стороны его жизни. Так, мягко говоря, лукавить и передергивать в своих автобиографиях и анкетах (тщательно проверяемых, особенно в 40-е и 50-е годы, славные шпиономанией) мог лишь человек, имеющий очень мощную негласную поддержку некой влиятельной силы. И КГБ — самый очевидный кандидат на роль такой силы. Ну не масонская же ложа, в самом деле, поддерживала и продвигала по карьерной лестнице Золотарева!

В действительности же всё обстоит совсем не так, как представляется читателям с подачи Ракитина. Ничто в биографии Семена-Александра Золотарева ни прямо, ни косвенно не свидетельствует о его связях с КГБ.

Исследовать биографию Золотарева и повторять ход рассуждений Ракитина, опровергая их пункт за пунктом, мы не станем. Причины изложены выше: при таком подходе настоящая глава растянется до объема, позволяющего издать ее отдельной книгой.

Мы пойдем другим путем, более коротким.

Вот каким: докажем на конкретном жизненном примере, на реальной биографии реального человека той эпохи, что в документах 40-х и 50-х годов, отражающих жизнь кого угодно, можно накопать преогромное количество странностей, нестыковок, неточностей, разнобоя в датах и фактах, и т. д., и т. п.

Из чего никак не следует, что все эти «кто угодно» работали на КГБ.

Разумеется, подобное надлежит сравнивать с подобным.

И человек, выбранный нами в качестве образца для сравнения, в первом приближении может показаться братом-близнецом Семена-Александра Золотарева. Разлученным в детстве близнецом, выросшим в отдалении, — и тем не менее повторившим жизненный путь брата вплоть до мелких деталей.

Судите сами.

Оба они, и Золотарев, и его «близнец», родились в 1921 году.

Оба попали на войну и прошли ее от и до, с 1941-го по 1945-й, и закончили в одинаковых званиях — сержантами.

Оба были награждены боевыми наградами.

Количество наград тоже совпадает — по четыре у каждого.

И ассортимент совпадает: один орден, три медали. Орден — у обоих — «Красная Звезда».

С медалями, правда, разнобой, не то совпадение получилось бы вовсе уж мистическое. У близнеца вместо медали «За оборону Сталинграда» — «За оборону Ленинграда», а вместо «За отвагу» — «За боевые заслуги». Ну, и «За победу над Германией» у обоих.

Войной совпадения не исчерпываются. Сходство послевоенных биографий тоже налицо.

Оба были родом из сельской местности, и, соответственно, обучались в сельских школах (качество обучения в которых с городским было не сравнить). К тому же за четыре года войны школьные знания наверняка вылетели из головы у обоих.

Тем не менее оба сумели-таки получить «на гражданке» высшее образование.

Совпадений выявлено вполне достаточно, чтобы признать: сравнение будет более чем корректным.

А вот дальше — развилка судеб и жизненных путей. «Близнец» Золотарева туризмом не увлекался. Ни горным, ни лыжным — никаким. И жизнь его не оборвалась до срока в засыпанном снегом овраге, была долгой и насыщенной, закончившись в 2000 году во вполне почтенном возрасте: много работал, получил в придачу к боевым немало трудовых наград, вырастил сына, успел порадоваться внукам…

Недоверчивый читатель может спросить: да где же автор сумел раскопать этакого «брата-близнеца», из какой параллельной, но очень похожей на нашу реальности вытащил двойника Золотарева?!

Все просто. Двойника звали Павел Сергеевич Точинов.

Это мой отец.

Замечание на полях.

На последующих страницах автор поневоле вынужден отказаться от академичного стиля изложения — от третьего множественного лица и от всех этих «как нам представляется» и «сейчас мы докажем».

Слишком о личном придется писать. И без местоимения «я», неуместного в серьезном научном исследовании, никак не обойтись.

Ну, извините.

Так уж получилось, что я поздний ребенок. Появился на свет, когда отцу было сорок пять. Что характерно, он тоже поздний ребенок — предпоследний сын в очень многодетной крестьянской семье, а крестьянки в те года рожали аж до пятидесяти: известно, что чем больше и чаще женщина рожает, тем позднее теряет к тому способность.

В результате между поколениями семьи зияет разрыв с Гранд-Каньон размером: мой дед по отцу родился на свет аж в 1880 году и умер почти за тридцать лет до моего рождения. С ума сойти, прадед мог быть крепостным… И был бы, если бы крестьяне села Покровское коллективно не выкупились у своего помещика задолго до отмены крепостного права.

Впрочем, вернемся к заявленной теме. К странностям и нестыковкам в биографии моего отца, которых не меньше, чем в биографии Семена-Александра Золотарева.

Начнем с самого начала. С даты рождения.

Сколько себя помню, во всех документах отца стояла дата рождения 25.09.1921 года. В паспорте, в правах — везде. Она же выбита на его могильном камне.

Но лет в пятнадцать или шестнадцать я узнал, по большому секрету: оказывается, отец на самом деле родился на два года позже.

Зачем, почему такая путаница с датами? — недоумевал юный я. И узнал, что в 1937 году, после смерти деда, семья осталась без кормильца. Была возможность снять хотя бы один лишний рот с шеи бабушки — прописать Пашку в Ленинграде, у замужней старшей сестры (Покровское — село пригородное, Северная столица неподалеку). Мешала одна загвоздка: прописаться можно было лишь с шестнадцати лет, при наличии паспорта.