Герман Устинов - Смена эпох

Второй раз я увидел их через несколько дней, когда нас послали класть кирпичную стену какого-то здания. В Кабуле я работал с русскими специалистами и немного знаю язык. Когда рядом с нами появились советские парни и начали замешивать раствор, мне удалось перекинуться с одним из них несколькими словами. Он сказал, что их тайком переправили из Афганистана в Пакистан, и, распахнув рубашку, обнажил свою грудь. Она вся была в ранах и синяках.

Работали мы с ним вместе на кладке четыре дня. В ночь с 26 на 27 апреля 1985 года, когда мы, обессиленные после долгого рабочего дня, расположились спать, в тюремном коридоре послышались шум и топот бегущих ног. Через мгновение дверь нашей камеры затрещала под ударами чего-то тяжелого и тут же слетела с петель. К нам вбежали два советских солдата и один афганец с автоматами в руках. «Выходите, вы свободны!» — закричал нам высокий беловолосый парень. «Пробирайтесь в сторону гор, — добавил афганец, — может быть, вам удастся попасть домой».

Я кинулся в широко распахнутые лагерные ворота, обычно закрытые тяжелыми засовами. Ночь была темная, идти вперед мы не могли и до рассвета забились в горную расщелину. Каждый отлично слышал все, что происходит внизу.

Тишину нарушила перестрелка, а затем по лагерю стали бить из тяжелых орудий. Бой продолжался до утра.

Наша небольшая группа разделилась. Чтобы нас не схватили, мы пошли по разным тропинкам. Вернувшись домой, я узнал, чем закончился этот бой…»

Таково простое и неприукрашенное свидетельство очевидца драмы, разыгравшейся под Пешаваром. Что добавить к нему? Ясно, что случившееся в Бадабере полностью опровергает миф о «непричастности» пакистанского режима к необъявленной войне против ДРА, к контрреволюционным бандам, вольготно живущим на территории страны. Мало того, что Пакистан и его зарубежные покровители во главе с США оказывают бандитам всестороннюю материальную, военную, пропагандистскую и другую помощь. Стало явным, что на территорию Пакистана производится тайная и преступная переправка захваченных в ДРА советских и афганских военнослужащих, которых держат в тюремных застенках. Это абсолютно противоречит признанным нормам международного права и напоминает нравы и порядки, которые культивировались нацистскими палачами в концлагерях времен второй мировой войны.

Осуждая подлость и коварство контрреволюционеров и их пособников, афганская печать, радио, телевидение, простые люди страны в своих выступлениях на многочисленных митингах и собраниях с волнением, гордостью и признательностью говорили о непокорившихся защитниках революции, о сражавшихся до конца солдатах советской и афганской армий, об их воинской доблести и чести, о нерушимой афгано-советской дружбе.

Губернатор провинции читал лежащую перед ним записку и возмущенно приговаривал: «Вот шайтан, вот собачий сын, ну, попадись он нам!» Сидящие перед ним полукругом белобородые старцы скорбно кивали головой в такт его словам.

Дело было во время моей первой командировки в глубь страны. Мглистые, тяжелые облака поздней осени еще ниже придавили к земле Маймане, невзрачную одноэтажную глинобитную столицу северной провинции Фарьяб. Из-за нелетной погоды мы с моим коллегой из афганской газеты «Хевад» Рахимуллой Джурми на несколько дней застряли в этом маленьком городке, где квартировали в просторном и холодном губернаторском доме, построенном еще в двадцатых годах первым советским консулом в Фарьябе. С утра и до потемок сидели мы за маленьким столиком в углу нагретого буржуйкой кабинета, занимаясь своими делами и невольно приглядываясь ко всему, что происходило вокруг.

Старики пришли к губернатору из дальнего уезда Ширинтагаб с горькой жалобой. Кабул послал к ним специалистов для очистки и восстановления канала Сарыхауз, запущенного и разоренного в годы, когда уезд находился в руках контрреволюционеров. «Гастролирующая» по провинции банда Черного муллы напала на маленький отряд мелиораторов, перебив людей и уничтожив технику. К груди одного из царандоевцев-милиционеров, сопровождавших отряд, штыком была приколота записка. Крестьяне передали эту записку губернатору. Тот пробежал ее глазами, скомкал и бросил в ящик с дровами, стоящий около буржуйки. Джурми поднял записку, вернулся к столу, расправил ее. «А вдруг пригодится!»

Вот что писал в ней Черный мулла:

«Салам, губернатор! Я не раз писал и говорил всем вам, кто хозяин в нашей провинции. Хотите дать людям воду — обращайтесь ко мне. Я не нуждаюсь в ваших проектировщиках, в пришлых специалистах. Направь сюда 22 мастера из Маймане, тысячу рабочих и деньги для их оплаты, по 50 тысяч афгани в день… Зимой воевать плохо, стану строить вам канал. Я назначу границу, куда вы будете возить материалы. Там ваши водители пусть оставят машины, а дальше товар повезут к месту наши. Прощай!»

Дальше следовала размашистая подпись и большая замысловатая печать с полным именем автора: Абдул Гафур, моулави Кара. Черный мулла…

— Да, незаурядная личность, — заметил Джурми. — Дай ему все, что он просит, уверен, канал будет расчищен. Одна закавыка — бандит он отпетый, и руки у него по локоть в крови.

Корреспондент «Хевада» не первый раз приехал в Фарьяб. Он рассказал мне, что моулави Кара и его банда — наиболее агрессивная контрреволюционная сила в провинции. Они не только охотились за членами партии, прогрессивно настроенными людьми, крестьянскими активистами, но и создавали местные «исламские комитеты», которые Черный мулла выдавал за «истинные» органы народовластия. Эти комитеты занимались в основном сбором денег, продуктов, вещей у дехкан.

Один из стариков, пришедших в тот день к губернатору, поведал нам, что только этой осенью люди Кара трижды приходили к нему в дом. В последний раз, когда у семьи уже не оставалось ничего ценного, они сняли с руки его жены старинный медный браслет, переходивший в роду хозяйки этого дома из поколения в поколение.

Прошли долгие месяцы. В водовороте новых событий я, признаться, начал забывать о нашем разговоре в Маймане. Но вот, просматривая после отпуска накопившиеся газеты, вдруг наткнулся на заголовок в «Хеваде» — «Жизнь и смерть палача из Фарьяба». Речь шла о Черном мулле. Под корреспонденцией из Маймане стояла подпись Джурми.

Я разыскал Рахимуллу. Он рассказал мне, что руководство провинции делало все, чтобы разбить банду. Ее долгое время преследовал большой отряд солдат афганской армии и царандоя (милиции). Но Черный мулла от прямых столкновений уходил. При этом его действия стали еще более жестокими и непримиримыми. Многие рядовые члены банды, да и некоторые приближенные главаря начали проявлять недовольство бессмысленными насилиями и убийствами. Начался раскол. В одной из ссор между моулави Кара и его подручными из ближайшего окружения вспыхнула перестрелка, в которой атаман оказался менее счастливым…