Герман Устинов - Смена эпох

Майор-пограничник с недалекой заставы был деловит и немногословен. Час назад из надежного источника получено сообщение, что через сутки утром из Пакистана должна пересечь границу банда в 100–120 человек с караваном оружия. В этих местах известны четыре перехода. Три пограничники с помощью царандоя, партийных активистов и здешнего отряда защитников революции сумеют перекрыть, а вот на четвертый сил уже нет.

— Не помогут ли советские товарищи? — и афганский майор просит помощи у своего, уже можно сказать давнего, друга капитана Александра Тимченко.

Ни о каких раздумьях не могло быть и речи. Проникни такой караван к душманам беспрепятственно, беды потом не оберешься. Сколько сотен, а может быть, тысяч смертей законсервировано в его дорожных ящиках! Каким горем и болью для жителей кишлаков округи может обернуться их успешная доставка по назначению…

В полдень вдоль Кандагарского шоссе по песчаной целине двинулась группа мотострелков из восьми БТР и БМП (бронетранспортеров и боевых машин пехоты). В головном БТР находился сам Тимченко, занимавший командирское место рядом с водителем. Рядом во вращающемся кресле — стрелок. Дальше вдоль машины тянулись две узкие скамьи, на которых разместился со своим имуществом старший лейтенант Сергей Филатов — военврач, хирург. Боевого крещения он еще не прошел и поэтому готовился к предстоящей работе особенно тщательно.

— Обезоружить, а тем более взять караван — штука непростая, — рассказывал новичку капитан. — Мне не приходилось, а вот афганца видел? На его счету три или четыре. Проводники разрабатывают детальный план проводки такого транспорта. Серьезное разведывательное обеспечение. Тайные знаки из веточек и камней: «дорога закрыта», «объезд направо». Сигналы дымами, фонариками из укрытий. При ночной встрече с патрулем бандиты стремятся резко развернуться и как можно быстрее уйти назад, а если бой неизбежен, сражаются отчаянно…

Филатов слушал его и время от времени поглядывал из открытого люка вперед и по сторонам, а чаще назад, где в середине и в замыкающей машине ехали его помощники — сержанты-санинструкторы братья Василий и Александр Струначевы и Руслан Таран. Вокруг было жарко, пыльно и абсолютно безлюдно. Лишь далеко справа на Кандагарском шоссе мелькали нечастые автобусы и грузовики да дорожные посты афганской армии: врытый в землю танк с тремя-четырьмя фигурками прячущихся в его тени солдат.

Они шли без особых происшествий свыше десяти часов. На коротком привале Филатов дал анальгин прапорщику Владимиру Ряднову: у того разболелся зуб. Сделал компресс молодому солдату: с непривычки ему напекло голову.

Бой свалился на их группу, словно с небес, — жестокий, неожиданный, в кромешной тьме южной ночи. Банда, поджидавшая караван на склонах горы, обрушила на внезапно появившуюся колонну ураганный огонь из гранатометов и пулеметов.

— Бей, — крикнул Тимченко стрелку. — А ты, что, хирургия? Где твое оружие?

Филатов уже высунулся со своей «погремушкой» из люка. Направил автомат туда, откуда неслись огневые очереди, изо всех сил нажимая на курок. Молчит. Что случилось? Ах, черт, не догадался снять с предохранителя. Молчит опять. «Да я же не передернул затвор». Наконец «калашников» заговорил.

Из переднего люка вел стрельбу Тимченко. Вдруг он опустил свой АКМ. Две его машины были подбиты, бой завязался тугой, надо принимать круговую оборону. Вырвал у механика микрофон: «Занять круговую оборону! Усилить огонь! Раненых ко мне!» Филатова он не видел.

Первым в командный БТР внесли Ришата Абузаярова, стеснительного, тихого парня из Казани. Кумулятивный снаряд из гранатомета, пронзивший борт его БТР, пролетел через кабину струей горячих осколков. Из другой пострадавшей машины доставили Владимира Ряднова. «Есть кто еще?» — крикнул сновавшим вокруг машины санинструкторам Филатов. «Так, царапины, — ответил Руслан Таран. — Справимся своими силами!» Позднее доктор узнал, что к тому времени Руслан был ранен осколком в голову, а Василий Струначев — в ногу. Но, никому не сказав ни слова, они обошлись сами, в порядке солдатской взаимопомощи. Как-никак, на счету этих санинструкторов по три десятка боевых выходов…

Взглянув на раненых ребят, Тимченко озабоченно присвистнул и приказал задраивать люки. Огонь со стороны гор к этому времени ослаб: подразделение работало хорошо. Но тем опаснее были отдельные прицельные выстрелы. По этой причине нельзя было зажечь свет — полная демаскировка… Включили тусклые синие лампочки. Филатов осмотрел Абузаярова, и сердце замерло, руки стали мокрыми от холодного пота. Проникающие, касательные, слепые — множественные осколочные ранения. Но пугаться и горевать было некогда. Вспорот комбинезон, быстро наложены жгуты, повязки. Вместе с механиком-водителем устроили раненого поудобнее, положили под него специальную плащ-палатку, подобие надувного матраца, известную у солдат под названием «дождь».

И тут принялся за Владимира Ряднова. «Второй раз попал к вам сегодня, доктор, — тихо прошептал он, пытаясь улыбнуться. — Но кости целы, знаю точно, и зуб вроде прошел…»

Прапорщика и впрямь кумулятивная струя «пощадила». Несколько осколочных ранений, но все в мягкие ткани. Перевязывая, Филатов слышал, как Тимченко по рации вызывает вертолет.

А стволы боевых машин продолжали бить по верхушке горы. Бой продолжался. Тимченко не забывал о том, ради чего они вышли в путь. Караван по их проходу проникнуть в страну не сможет.

…Ряднов лежал спокойно, и молодой врач не отходил от соседней скамейки. Повязки Ришата в нескольких местах опасно потемнели и намокли. Пульс плохо прощупывался. Когда же будет вертолет? За день они ушли далеко. Не менее получаса лета…

Огонь с гор прекратился. Душманы были разбиты или сочли за благоразумие ретироваться. Умолкли и бронемашины. Но тишина продолжалась недолго. Ночное небо вдруг вновь загрохотало и осветилось всполохами. Тимченко, обследовавший поле боя, сунул голову в открытый люк и тревожно сказал: «Идет гроза!»

В другое время так радовались бы они столь редкому в этих пустынных местах грозовому ливню, с таким наслаждением и детским весельем смывали бы под его струями соленый пот и зудящую пыль, копоть и возбуждение от недавнего боя. Но гроза означала невозможность приземления вертолета, опасную, может быть, трагическую оттяжку помощи раненым. И верно, в рации затрещал далекий, раскалываемый треском помех голос: «Сесть не могу. Обширный грозовой фронт. Возвращаюсь на базу. Ждите «двадцатьчетверку». Ми-24 — большая маневренная и технически совершенная машина. Ее пилоты вершат чудеса. Но когда они будут здесь? И Тимченко снова садится к микрофону, а Филатов решительно приказывает включить сильный свет. Мягкими бережными движениями снимает с Ришата набухшие от сочащейся крови бинты, присыпает и прижигает, делает новые жгуты и повязки, противошоковую инъекцию.