Валентина Краскова - Кремлевское золото

Приведу выдержки из донесения Байера, поступившего, скорее всего, из какого-то шведского населенного пункта на границе с Россией, куда Карл Моор был командирован летом 1917 г.: «Последний поезд с эмигрантами прибыл сюда в понедельник, 25 июня. В нем находилось 205 человек, среди них около 50 женщин и детей. Руководящих деятелей первого ранга среди участников этой экспедиции не было, но все же среди них были активные и опытные организаторы, агитаторы и писатели. Д-р Шкловский — очень близкий друг Ленина; энергичный, преданный революции человек, оставивший свою несколько лет существовавшую в Берне лабораторию, чтобы служить революции, своей партии и миру.

Из-за чрезмерной приветливости по отношению к немцам, как мне было сказано д-ром Шкловским, они с самого начала приобрели репутацию немецких друзей, даже там и сям подозревают, что они — просто немецкие агенты».

Знал ли Ленин о том, что Моор — германский шпион, сейчас установить трудно. Да и вопрос этот не был бы так важен, учитывая довольно безразличное отношение большевика № 1 к происхождению денежных средств на нужды партии, если бы он не ставился столь принципиально. Доподлинно известно, что через несколько месяцев после возвращения на родину, Ленин неожиданно запросил в Стокгольме — правда ли, что там «появился Моор»: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него никогда и не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами? Если правда, что Моор в Стокгольме и если вы знакомы с ним, то я очень просил бы, убедительно просил бы, настойчиво просил бы принять все меры для строжайшей и документальнейшей проверки этого. Тут нет, т. е. не должно быть места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.» Какая строгая щепетильность. Но нам известно также, в частности, из учебников по истории КПСС об «удивительной прозорливости Ильича».

Впрочем, причины для подобного рода беспокойств у вождя мирового пролетариата, конечно, были. Как раз в этот момент над большевиками навис «дамоклов меч» сурового обвинения. А обвиняли Ленина и его единомышленников как раз в том самом «снюхивании» с германским правительством с целью разложения русской армии и русского народа. В такой ситуации необходимо было действовать крайне осторожно. Когда казначей Заграничного бюро ЦК РСДРП(б) Н. А. Семашко, прибыв из Стокгольма, доложил товарищам по партии о своей встрече там с Моором и о желании последнего передать полученное им крупное наследство большевикам, партийное руководство категорически отклонило это предложение и постановило, поскольку невозможно было проверить источник этих средств, — «всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми».

Так или иначе, но деньги Моора большевики все же приняли. В связи с этим следует упомянуть, что сам Моор по происхождению не швейцарец, а немец, и наследство было получено им в Германии в 1908 г. Сегодня также доподлинно известно, что переданные большевиками деньги — не его наследство, а суммы, выделенные германским командованием на тайные операции в России.

Немного позже возникнет еще одна двусмысленная ситуация во взаимоотношениях Ленина и Моора, которая позволяет судить об неискренности первого. После Октябрьского переворота Моор на протяжении ряда лет жил в Советской России, продолжая направлять секретные донесения в Берлин. Сохранились и его контакты с Лениным, который опасался, как бы возможный германский агент не скомпрометировал большевистскую верхушку, имевшую с ним довольно тесные связи. Он и его соратники уже старались отделаться от назойливого старика, который, сделав свое дело, мог спокойно уйти. Весной 1922 г. Яков Ганецкий, занимавший ранее, в 1920—21 гг. пост полпреда и торгпреда в Латвии, направляет письмо весьма любопытного содержания Молотову с припиской «Ленину»:

«Уважаемый товарищ.

До сих пор я не получал от Вас указаний, что сделать с привезенными из Риги 83 513 датскими кронами. Если возражений нет, я просил бы поручить кассиру Ф(инотдела) ЦК взять их у меня.

Однако, напоминаю, что несколько раз было принято, быть может, устное постановление возвратить деньги Моору. Указанные деньги фактически являются остатком от полученных сумм Моора. Старик все торчит в Москве под видом ожидания ответа относительно денег. Не считали бы Вы целесообразным дать ему эти деньги, закончив этим все счета с ним и таким образом избавиться от него.

Жду от Вас срочных указаний.

С коммунистическим приветом Ганецкий».

Внизу приписка:

«Владимир Ильич, Н. П. Горбунов сообщил мне, что вы были за то, чтобы Моору возвратить деньги. Во всяком случае, необходимо со стариком покончить.

Ганецкий».

На этом документе, на обороте, Ленин оставил собственноручную резолюцию:

«т. Сталину.

Я смутно припоминаю, что в решениях этого вопроса я участвовал. Но как и что, забыл. Знаю, что участвовал и Зиновьев. Прошу не решать без точной и подробной справки. Дабы не ошибиться и обязательно спросить Зиновьева.

10. V. Ленин».

И ниже — уже запись Зиновьева:

«т. Сталину.

По-моему, деньги (сумма большая) надо отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их. Я сговорился с Ганецким не решать до приезда Радека.

20. V. 1922. Г. Зиновьев».

Вот такой, на удивление короткой, оказалась память Ленина, который к 1922 г. уже не помнил, принимал или не принимал он участие в денежных делах с Моором.

Но давайте снова вернемся к тому моменту, когда вождь большевиков возвратился на родину.

Немецкая газета «Die Woche» ко дню прибытия Ленина в Петроград посвятила этому событию статью, в которой он был назван «истинным другом русского народа и честным противником». А кадетский официоз «Речь», который позже вступит в отчаянную борьбу с ленинцами, почтил его приезд словами: «Такой общепризнанный глава социалистической партии должен быть теперь на арене борьбы, и его прибытие в Россию, какого бы мнения ни держаться о его взглядах, можно приветствовать».

Через несколько дней после своего прибытия в Петроград Ленин объявил «Тезисы», часть которых составляла основные темы германской пропаганды: «Долой войну!» и «Вся власть Советам!» С первых же дней большевистская организация, как сказано было впоследствии в июле в сообщении прокурора Петроградской судебной палаты, «в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошла с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла, для чего, на полученные от этих государств денежные средства, организовала пропаганду среди населения и войск… а также в тех целях, в период времени 3–5 июля организовала в Петрограде вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти».