Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Вернулась разведка. Неприятель окопался вдоль шоссе, ведущего на Чарторийск, окопы охраняются и находятся очень близко [79]. Тени, приблизившиеся к траншеям, предупредили врага об опасности. Слева от нас 13-й полк полковника Маркова развернулся в колонны, направляясь прямо на Новоселки. Севернее, со стороны Хряска, кавалерия уже завершила обходной маневр и угрожает левому флангу противника. Мы будем окапываться как можно ближе к неприятелю и, получив более точную информацию, пойдем на приступ.

Как ни жаль, но пришлось вернуться по плавучему мосту обратно. Неподалеку заканчивали сооружение стабильного моста. Завтра по нему поедут пушки, ящики со снарядами, полевая кухня, повозки для раненых.

Когда я подошел к полковнику, он разговаривал по телефону: рапортовал генералу Деникину, ожидая дальнейших распоряжений. В половине второго мы наконец двинулись по охотничьей тропке в лес, в полную тьму. Трудно было не заблудиться: елки и дубы совершенно одинаковые. Где-то около трех рухнули, не раздеваясь, на охапку соломы, дрожа под своими плащами от холода.

В 4 часа мой хозяин уже разбудил меня, держа чашку горячего чая. Немедленное перемещение. Позиции нашего полка продвинулись вперед, и мы должны следовать за ними. Нашу «избу», единственное жилое помещение в лесу, займет генерал Деникин.

Прибыв на новый командный пост, мы обнаружили там целый батальон другого полка нашей дивизии. Он тоже должен был переправиться через Стырь в 9 часов вчера вечером, но, похоже, командир предпочел сначала отдохнуть и дождаться рассвета. Полковник Бирюков сказал, что такое неповиновение приказам высших чинов не столь уж и редко, и снисходительность к виновным поощряет подобное поведение.

Большая яма, вырытая посреди леса неподалеку от реки, – вот наш новый командный пост. Четыре бревна поддерживают потолок, откуда сыплется песок в самые неподходящие моменты, вызывая взрыв хохота у наших двух телефонистов. Как только мы там расположились, развалился «камин», а вместе с этим улетучилась надежда согреться хотя бы будущей ночью.

Вокруг командного поста идет деятельная жизнь. Солдаты устраиваются, кто как может. Сибиряки, крепкие ребята, варят что-то аппетитное. У них в характере неожиданно сочетаются живость и апатия. Веселость их искренна, но не заразительна. Они держатся друг за друга и живут обособленно, как привыкли в сибирских лесах. Меня поразили готовность и доброжелательность, с какими эти простые люди помогают друг другу. Их расположенность к товарищам и не меньшая расположенность – и по заслугам – к товарищам, стоящим над ними, мне очень нравится.

Возле нас загрохотала батарея. Довольные солдаты перемигиваются. Неприятель отвечает, и, когда два снаряда падают в лесу неподалеку от нас, не причинив никому вреда, весело смеются: «Дураки! Стрелять не умеют!»

Телефон звонит беспрестанно. Враг очнулся. Наши солдаты, закрепившись на полосе прямо перед неприятелем, могут продвигаться вперед только под его адским огнем. Успех нашего маневра зависит в первую очередь от того, возьмем мы немецкие окопы или нет. Поручик, полчаса тому назад бросивший своих солдат на врага, убит, ряды его батальона поредели. Полковник Бирюков с сегодняшнего дня остался единственным офицером в полку. Он из той блестящей когорты, которая, полная надежд, начинала кампанию сразу после объявления войны [80].

Две батареи отправляются под огнем брать Чарторийск, и я ползу по земле к наблюдательному посту, расположенному на опушке. Ровная полоса, река и за ними этот городок. Чарторийск совсем рядом, на другом берегу Стыри. Длинные ряды домишек с палисадниками, огородами, садиками, в них, обагрив листья кровью, умирает осень. Городок следует прихотливому изгибу реки, и над ним грустно возвышается православная церковь, покалеченная снарядами.

Несколько траншей возле городка уже покинуты. В одной из них я вижу мертвеца, он застыл в последнем усилии выбраться, вцепившись руками в парапет.

У шоссе стоит дом, его сочли главным штабом и решили направить туда огонь. До чего милый веселый беленький домик в два этажа! Между высокими светлыми окнами вьется плющ, вокруг сад, то ли персиковый, то ли абрикосовый. Короткий набор цифр, потом долгий свист и жужжанье огромного роя насекомых у нас над головами. И вот уже там, вдалеке, вспышка и маленькие четкие облачка, а потом алое пламя вырывается из крыши. Нам видны маленькие тени, они разбегаются со всех ног из полыхающего дома, а мы садим и садим в них шрапнелью.

Хорошая новость: ночью полк, переправившийся через Стырь, занял деревню Новоселки, взяв в плен немецкий гарнизон из двух рот. Траншеи на юге от Стыри оказались под двойным огнем, после короткого сопротивления солдаты сдались.

Солнце пробилось сквозь тучи, и весь лес стал праздничным. Повсюду идет работа. Солдаты вешают на ветки, и как всегда низко, телефонный кабель. Идут войска на смену тем, кто уже ходил на приступ, несут знамя, и все его приветствуют, генерал Деникин со своим штабом едет осматривать занятые позиции. Выхоленные кони – просто красавцы. В лучах октябрьского солнца их выразительные движения производят впечатление веселья.

А теперь подойдем поближе. Противник оставил огромное количество винтовок, личного снаряжения, ящиков с патронами и гранатами, аптечек. Солдаты разложили большие костры, и вокруг них расположились самые разношерстные компании. Казаки, черкесы, люди, похожие на восточных, занимаются костром, рядом санитары перевязывают раненых. Раненые сидят на ящиках Красного Креста или стоят, они полуголые, бледные, но по-прежнему на удивление молчаливые.

Движется колонна австрийских пленных – тщедушных, жалких, тощих, с ними офицеры, они идут, понурившись, опустив глаза в землю.

И куда ни посмотришь – подводы с ранеными. Австрийцев мало, почти одни русские, пострадавшие в атаке. Австрийцев защищали окопы, в них стреляли издалека, только потом на них обрушилась неостановимая волна атакующих, воодушевленных яростью боя со штыками наизготовку. Вот тогда и послышались отовсюду вопли отчаяния и мольбы, такие жалобные, что атакующие были ими обезоружены.

В телеге, запряженной двумя лошадьми, молодой офицер сидит между двух тяжелораненых лежащих солдат. Он узнал нас, машет здоровой рукой и останавливает телегу. Другая его рука раздроблена пулей, и ее забинтовали прямо на поле боя. Ярость боя, воодушевлявшая его, превратилась в радость: он взял верх над противником в штыковом бою и теперь, после жуткого испытания, может любоваться вечным чудом, природой – травой и редкими цветками, ожившими под милосердными лучами позднего солнца.