Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Я прибыл в штаб 40-го армейского корпуса и узнал, что наш фронт продвинулся вперед на 15 километров, что мы взяли 9 пушек разных калибров и 9000 пленных. Чтобы их допросить, понадобились пятнадцать переводчиков. Пленные часто отвечают одними жестами.

На следующий день мы наблюдали, как шли военнопленные. Солдаты изможденные, оборванные, грязные, они снова стали крестьянами и кричат местным жителям, что они свои, что они не враги. Это русины, чехи, хорваты, сербы и еще сто разных народностей австрийской империи, для которых плен означает прощание с австрийской национальностью [87]. Все они наполняют фляжки свежей водой, которую приносят им женщины.

Вдалеке слышится пение на немецком, поют хором и очень впечатляюще. Умоляющие крики несчастных австрийцев и громкий отчетливый хор немцев. Контраст так значителен, что мы с графом Барановым решаем взглянуть на хор за поворотом дороги. Вот и он. Это немцы, унтер-офицеры поддерживают в них боевой дух и тщательно отделяют от союзников. Презрение к их «австрийским товарищам» налицо, оно в этом обидном разъединении. Мы останавливаем их, они горячо и негодующе отзываются об австрийской армии. Общая беда не смягчает их злобы и пренебрежения. Утешение пением только для них, для немцев, а не для этих «старых баб», «сучьих свиней», сразу признавших себя побежденными, забывших, что они солдаты, уж чувствующих себя в форме как ряженые! Немцы шагают «in Reih und Glied» [88], подняв головы, жалкие, побежденные, но старающиеся сохранить в своем несчастье единственное утешение: национальную гордость и гордость своим мундиром.

Под пристальным взглядом великолепных, вооруженных до зубов казаков, не испытывающих ни малейшей симпатии к немецкой колонне, но не могущих ни в чем упрекнуть столь дисциплинированных людей, немцы продолжают оглашать равнину и холмы своими старинными сентиментально-энергичными песнями.

Брусилов предоставил резервные войска в распоряжение командования 40-го армейского корпуса. Он приказал корпусу перевести штаб в Чарторийск, за которым сразу же располагался фронт, и преследовать врага со всем возможным напором. Перед нами было почти что пустое пространство, неприятель еще не пришел в себя, и мы могли бы одним усилием взять Колки. Однако корпус не располагал достаточным количеством батарей и мог обстрелять перед атакой только километр фронта. Значит, нужно было использовать точность наводки и эффект неожиданности. Генерал Воронин получил приказ разместить оборонительные позиции на Стыри, преследовать отступающего врага оставшимися силами, опираясь на реку, а затем обойти левое крыло противника.

Генерал Воронин отказался подчиниться предложенному решению командующего. Он готов был покинуть свои позиции только при условии получения дополнительных резервов, которые позволят ему атаковать на более протяженном фронте. Возражая, он потерял три дня. Немцы получили время укрепить угрожаемый участок фронта, и русские вновь оказались в нескончаемых волынских лесах под обстрелом спрятанных в кустах пулеметов.

Брусилов был не из тех, кто прощает неповиновение. Взятие Чарторийска было в глазах Европы концом отступления и началом нового этапа войны. Ставка тоже на это рассчитывала. Генерал Воронин был отчислен в резерв [89], хоть и обращался к старым друзьям из Ставки, друзья помочь ему не смогли.

Несколько недель спустя операция была продолжена почти с того же самого места, где остановилась. Генерал Деникин отличился как храбростью, так и необыкновенным хладнокровием. Он ехал в открытой машине в сопровождении бронированных машин впереди войска и лично с револьвером в руке взял первых пленных.

Полковник Бирюков, командир 16-го стрелкового полка, был менее удачлив. Его полк понес большие потери во время взятия Чарторийска, он был пополнен, но в критический момент наступления солдаты дрогнули. И это закрыло для него дорогу к славе [90] . Полковник Марков, чей полк понес меньшие потери при начале операции, пожинал плоды победы. Впрочем, Брусилов судил о своих офицерах не обязательно по успехам.

По мере того, как Брусилов поднимался вверх, его офицеры тоже получали более высокие посты. На немецких фронтах – Западном и Юго-Западном – позиционная война научила молодых командиров осторожной и основательной тактике. [Л. Г.] Корнилов, [А. И.] Деникин, [С. Л.] Марков, [Н. Н.] Духонин, [А. Е.] Гутор, [В. А.] Черемисов и другие как военачальники сформировались на австрийских фронтах под командованием [Н. И.] Иванова и [А. А.] Брусилова [91].

Победы способствуют отваге и инициативности.

Точно так же было и в предыдущую войну: [А. Н.] Куропаткин, [Н. И.] Гродеков и другие поднимались вместе с [М. Д.] Скобелевым.

Между 15 и 20 октября я посетил генерала [К. Н.] Десино, он был военным атташе в Пекине, а теперь командовал 71-й дивизией. Я гостил у него в деревне Асова, одной из двух или трех деревень в России, где русскому правительству удалось поселить крестьян-евреев [92]. Приданные дивизии казаки были не прочь сыграть с местным населением дурную шутку. Когда нашли перерезанный телефонный кабель (кто знает, не казачьей ли шашкой), пошли толки о шпионах, которые прячутся здесь по лесам и болотам, и казаки надумали выгнать из деревни евреев и спалить их дома за предполагаемое вредительство и нейтралитет. Генерал Десино не испытывал большой симпатии к единоверцам, которые занимались в основном торгашеством, он предпочел защитить бедняков, которые выращивали хлеб. Поутру меня разбудил женский плач. Я поспешил на улицу и увидел высокого статного Десино в окружении стариков и плачущих женщин, они целовали ему руки и сапоги, благодаря за защиту. Генерал едва сумел освободиться от этих несчастных. Я не скрыл, как высоко ценю его человечность, и высказал свое мнение с тем большей охотой, что штабные его не одобряли.

Затем я провел несколько дней у генерала [П. С.] Оссовского, ему генерал Брусилов доверил основной маневр, поручив командование семью полками. Ставка настаивала на наступлении, генерал Брусилов нажимал на генерала Оссовского. Оссовский энергично сопротивлялся. Его останавливали огромные потери, которых не избежать, когда наступающих будут косить замаскированные пулеметы. Наверху руководствовались – и сколько еще лет после! – неисчерпаемостью человеческих ресурсов. Но это были теории штабистов.

Русский фронт на Волыни открылся в ноябре 1915 г.

Три маленьких деревенских домика на лужайке посреди глухого леса. Там и здесь за кустами болота, которые кажутся сухими, но вода спит под травянистыми кочками, стоит лошади наступить на них, и выступает густая грязь, ноги вязнут, лошадь не чувствует твердой поч вы и косит отчаянно глазом.