Александр Балтин - Кривая правда Фамусова. Библиотека журнала «Вторник»

Недра России – сонные, сытые, с Петрушками и Селифанами, с Коробочками, становящимися государственными людьми.

Не знаю такого помещика, нет такого помещика…

Мощно ест ничему не удивляющийся Собакевич; облако проплывает, и упрятанный в него на века Манилов повторяется из века в век.

Как все они – вечным кружащие хороводом… как Ноздрёв – сколько таких вокруг.

Плюшкин редок: в России так не ссыхаются, но… ведь не пережил смерти жены, ведь после неё стал таким скукоженным, и… что уж теперь.

…небо Италии, выкипающее в синеве золота, так не похоже на небо России, простёртое над бездной земли с бесконечными дорогами и мчащейся вновь и вновь бричкой, в которой сидит подлец, бывший бы сейчас героем…

5

Отчаянно едящая Россия: о! тут Петух забирает верх, держит первенство – тут самый смак процесса, тут жизнь, подчинённая еде полностью: но… с каким восторгом.

Плотно, веско, скучно, основательно употребляющий пищу Собакевич, более порхающий – в этом плане – Манилов: и того попробует, и этого отведает…

Чичиков, садящийся за стол в любое время, и часто-часто чувствующий уже аппетит.

…странное сопоставление: Гоголь, стремящийся идти по пути духовному, Гоголь, чуть ли не умирающий от того, что духовник запретил ему монашескую стезю, – и такое пищевое изобилие…

Но ведь оно – портрет реальности.

…не замечали – еда отвлекает от мыслей?

Пышная и избыточная вдвойне.

Физиологи утверждают, что самое приятное для человека есть.

Кто оспорит сие?

Физиология не слушает проповедей…

Гоголь изображал как было: и смачность, и сила изображения были чрезвычайно велики; врезались в память: не забыть.

Да и не стоит забывать.

6

Еда, заменяющая жизнь, еда, становящаяся фетишем, еда, дарующая эйфорию.

Ломящиеся столы Петра Петровича Петуха, соответствующие аппетиту Чичикова: осетры, поросята, раки, расстегаи, и проч., и проч.

Еда у Гоголя играет сакральную роль: каковую действительно играла у некоторых бар России.

У некоторых – представить Плюшкина пирующим невозможно.

Но: непременная черта Чичикова – аппетит, ибо в любой час и после всякой закуски он готов обедать.

…так чудно ест и Афанасий Иванович: то грибки, то скородумки – и всё перед обедом.

Почему так?

А потому, что через избыточную привязку к еде идёт избыточная же привязка к материальной жизни – значит, и душа становится омертвелой, пустой, выхолощенной.

Такая страшная избыточность – хоть и данная с чудесным художественным размахом, смаком, вкусом…

7

Гугль-Гоголь, Гоголь-Гугль…

Из небесного далёка глядя на мир – с доброй, грустной, но и лукавой усмешкой, Гоголь, зная, как функционирует сеть (особенно соблазнов), сознаёт, насколько поделился своею фамилией с будущим, в котором никто не может обходиться без Гугла…

…Иван Иванович никогда не помирится с Иваном Никифоровичем: и ситуации эта настолько типическая, насколько мир, изменившись внешне, мало изменился внутренне.

Чичиков не будет ныне восприниматься подлецом: нормальное желание разбогатеть – что ж поделать, что честно не реализовать оное?

Мы ж в России… Приятнее взирать на неё из римского далека: возможно, под тамошним солнцем реже встречаются Хлестаковы и те же Чичиковы, хотя… они всеобщее: анти-достояние.

Всеобщее: врут везде, аферы крутят, не стремясь к чистоте душевной, не слишком видя разницы между живой душой и мёртвой.

Мёртвая – усохшая, скукоженная, как Плюшкин, не реагирующая на чужую боль – только если на свою обиду.

Мёртвая – до того ещё как умерло тело.

Много феноменов психики зафиксировал Гоголь, роскошною гроздью персонажей одарив грядущее человечество; и персонажи эти – в большинстве своём – не менее реальны, чем ваши соседи.

…вон дворовый Ноздрёв снова, захватив куражу в дозе допинга, брешет, размахивая руками…

…вон сладко прожектирует современный Манилов, давно потерявший грань разницы между явью и вымыслом.

И несётся, всё несётся, не останавливаясь, не открывая цели своей – птица-тройка: о которой столько всего можно узнать из Гугла…

1

…он кажется героем такой чистоты, что преступления будто бы не было.

Раскольников – сгусток больной совести, сострадания, желания помогать: неужели обладающий такими качествами человек возьмётся за топор, воплощая выморочную идею…

…этак всякий пойдёт старушек лущить: человек и развился, когда перестал использовать физическое устранение неприятных ему других, и стал пользоваться возможностями слова…

Впрочем, нет – убивали, убиваем и будем убивать: так устроены – не мешай, моя территория…

Но Раскольников убивает не из-за территории, едва ли процентщица так уж мешает ему; он ставит экзистенциальный эксперимент – над собой, над внутренним своим составом: выдержит ли…

Не выдержал.

Ахматова говорила, что Достоевский не знал всей правды, полагая, что убьёшь старушку, и будешь мучиться всю жизнь; он не предполагал, что утром можно расстрелять пятнадцать человек, а вечером выбранить жену за некрасивую причёску…

Может, предполагал?

Ведь нарисовал же бесов, пользуясь красками гротеска, вообще излюбленными им.

Не только ими: красками правды, предчувствия, постижения реальности, и человека в ней…

Раскольников верует буквально, то есть не очень глубоко; Достоевский, используя формулу… до тех пор, пока человек не переменится физически – предполагал, что такое возможно, значит, видел сквозь плотные слои материальности.

Как видел творящееся в недрах человеческих душ: а там закипает столько всего, что не захочешь, а напьёшься…

И пьют у Достоевского, пьют многие; недаром черновое название «Преступления и наказания» – «Пьяненькие».

Пьяненькие, жалкие, вбитые в нищету…

Она хрипит старухой: скученность больших домов противоречит жизни, и опять Мармеладов развивает теорию бессмысленности просить в долг…

А… кто это выходит на сцену?

Крепкий, щекастый – разумеется, Фердыщенко, заставляющий усомниться в том, что воспоминания – ценность.

Ведь ежели хороши, их хочется повторить, когда худые – забыть, отказаться…

Из жизни не вычеркнешь ничего – как из черновика: замечали?

Невозможность отступления увеличивает безнадёжность.

Мышкин проявится, но не в его силах будет изменить мир: оставшийся и после Христа таким же, как был – с насилием государств, войнами, тотальным неравенством, смертью, болезнями…

Люди не говорят, как у Достоевского, тем не менее его людей – хочется слушать.

Они сбивают речевые пласты наползающими друг на друга структурами, захлёбываясь, спеша…