Муслим Мурдалов - Чечня и Кавказ: этюды, заметки из прошлого

Вторые же, или наибские муриды, были слепыми исполнителями воли начальства. Звание наибского мурида мог получить только тот, кто был лично известен наибу или тому обществу, к которому принадлежал мурид. От такого мурида не требовалось ни особенной религиозности, ни глубокого познания книжной мудрости; достаточно было того, если они плохо разбирали коран; но за то требовалось твердое убеждение в необходимости священной войны, или газавата, отсутствие физических пороков и недостатков, которые бы могли ему препятствовать владеть оружием, и более всего строгое повиновение своему наибу, «как бы ни были бесчеловечны и нелепы его приказания».

Все, что необходимо было для существования и участия в войне, как-то: лошадь, оружие, одежду, если он в ней нуждался, мурид получал от наиба; часто и все его семейство находилось на наибском содержании. «Такие условия, пишет А. Руновский со слов Шамиля, служили верною приманкой для людей, которым нечего было есть или нечего было терять. Впрочем и богатые люди шли в муриды, и чуть ли еще не с большею охотой, увлекаемые честолюбием: служба муридов считалась самою почетною в крае, и муриды, особенно состоявшие лично при Шамиле, если не пользовались особенною любовью, то одним видом своим внушали страх всякому».

Имея во главе политическую цель, Шамиль успел достигнуть того, что муриды присягали на коране: забыть узы родства, не щадить своих близких, родственников, а свято и беспрекословно исполнять волю повелителя. Муриды были единственною поддержкою Шамиля; через них он уничтожал вредных для себя людей тем более легко и удобно, что мурид, убивший кого-либо, не имел канлы (кровомщения). Оп был под защитою Шамиля и в полной его зависимости, а следовательно в такой же зависимости было и все его семейство. В лице своих муридов, Шамиль имел под рукою у себя и у ближайших своих помощников людей совершенно преданных, всегда готовых к безотлагательному исполнению мер, требуемых тогдашним исключительным положением страны и разнообразием ее населения.

Из всего сказанного видно, что учение муридизма в Дагестане приняло совершенно противоположное направление, чем в остальном мусульманском мире. Там последователь муридизма избегал войны и заявлял свое отвращение от всякого сорта бранных тревог, а в Дагестане, напротив, война была священным долгом каждого наибского мурида и исключительным его занятием.

Оттого-то истинные последователи тарыката не пользовались в Дагестане особою популярностию. Правда, их уважали как людей, ведущих богоугодную жизнь, как ученых, постигших сферу религиозных истин, но считали их людьми совершенно бесполезными, лентяями и отчасти трусами. Истинное учение тарыката прямо противоречило воинственным наклонностям независимого дагестанского народа, и в особенности его предводителей, а потому последние смотрели недоброжелательно на проповедников тарыката, как на личных своих врагов и людей, отвлекающих от их воинственных знамен целые сотни способных людей. Отсутствие грамотности и знаний делало народ слепым орудием проповедников религии, которые успели развить в муридах религиозный фанатизм, появляющийся всегда там, где люди не имеют точного и определенного понятия о своей религии.

Чтобы поднять еще более муридизм в глазах народа, Шамиль установил особые правила, по которым весь народ носил чалмы, как символ муридизма: муллы носили зеленые чалмы; наибы, управлявшие обществами – желтые; сотенные начальники – пестрые; чауши (глашатаи) – красные; гаджи, или лица, бывшие в Мекке – коричневые; палачи и фискалы – черные, а все остальные жители – белые.

С покорением Чечни и Дагестана, русское правительство разрешило носить чалмы только тем, кто был в Мекке. Эти наружные признаки, служившие, так сказать, вывескою степени религиозности каждого из подвластных Шамиля, не делали их, по убеждению, истинными мусульманами. Как чеченцы, так и жители Дагестана, о которых сказано ниже, учение пророка и слова корана далеко не соблюдали во всей точности. Только самые ярые Муриды строго держались внешней и обрядовой стороны учения; остальное население даже и в этом не следовало их примеру. Само чеченское духовенство готово было толковать коран и вкривь, и вкось. Если мулла видел легкий способ поживиться на счет суеверия его духовного сына, то он считал возможным такие вещи, которые вчера признавал святотатственными, или, по крайней мере, противными действию истинного мусульманина. Мусульманскому духовенству, по смыслу самого корана, предоставлено не только высокое значение и почетное место в обществе, но даже и власть гражданская, дающая им средство иметь большое значение в общественном управлении.

Верховный правитель многих мусульманских народов, есть вместе с тем и глава духовенства. По завещанию Магомета, суд и расправа между правоверными должны производиться по шариату, т. е. согласно тех правил и постановлений, которые изложены в коране, на всевозможные случаи преступлений. Толкователем этих постановлений было духовенство, производившее это разбирательство и постановлявшее приговор. Отсюда и происходило то значение и важность, которым пользовалось и пользуется везде магометанское духовенство, стоящее, по своему образованию, выше всех классов народа. Это последнее преимущество дает ему могущественное средство управлять произвольно умами легкомысленных мусульман, привыкших во всех случаях жизни покоряться умственному превосходству. Такое значение духовенство приобрело в Турции, Персии, в наших закавказских ханствах и даже в Дагестане. Из всех мусульманских земель, в одной Чечне духовенство никогда не пользовалось таким высоким значением.

В Чечне же, где жители были всегда плохими мусульманами, где не существовало никакого единства, ни порядка, и где, в особенности до Шамиля, ружье й шашка решали почти все дела, духовенство не имело особенного значения. Суд по шариату, как слишком строгий по нравам чеченцев, употреблялся ими только в редких случаях. В подобном обществе власть духовенства, не основанная на уважении к религии и на некотором гражданском порядке, не могла найти способной почвы для своего укоренения, а не поддержанное, к тому же, чувством собственного достоинства, оно пришло в упадок и бессилие. Оттого, до появления Шамиля, духовенство в Чечне было бедно и невежественно до такой степени, что во всей Чечне не было ни одного ученого, и молодые люди, желавшие приобрести какое-либо знание или даже только изучить арабский язык, на столько, чтобы уметь прочесть коран, должны были отправляться с этою целию в Чиркей, Акушу или в Казикумух. Все преимущество чеченского духовенства над прихожанами заключалось в посредственном знании грамоты, которая делала их необходимыми для других нуждавшихся в составлении разных письменных актов. Эта необходимость и давала им еще некоторое значение в народе. При поступлении в духовное звание не требовалось никакого обряда, а требовалось только одно знание грамоты. Церковное богослужение магометанской религии не требует никакой подготовки; оно состоит в дневных молитвах, известных почти каждому.