Вадим Нестеров - История в карикатурах. 1922-1923

Но это было единственное исключение. Все остальное – безыдейное развлекалово вроде «Авантюристки из Монте-Карло», которая, по сути, представляла собой целый киносериал из 3-х фильмов: «Любовница шаха», «Марокканские ночи» и «Преступление Стенлея».

В целом Крокодил совершенно верно обрисовал ситуацию – кинопрокатчики покупали исключительно боевики. Имейте в виду, что тогда значение этого слова было немного другим. Боевиком могла быть и мелодрама, ведь «боевик» – это популярное, востребованное, покупаемое кино. Полный аналог немецкого «шлягера» или английского «хита» – производных от того же слова «бить».

Но вернемся к младенчеству советского кинопроката. Из-за невозможности преодолеть разрыв между идеологическими требованиями и зрительскими хотелками вопрос дошел до Ленина. Именно по этому поводу он надиктовывает знаменитую записку 17 января 1922 года:

«Для каждой программы кинопредставления должна быть установлена определенная пропорция:

а) увеселительные картины специально для рекламы и для дохода (конечно, без похабщины и контрреволюции) и

б) под фирмой «из жизни народов всех стран» – картины специально пропагандистского содержания, как-то: колониальная политика Англии в Индии, работа Лиги наций, голодающие Берлина и т. д. и т. д.

Нужно добиться, чтобы кинотеатры, находящиеся в частных руках, давали бы достаточно дохода государству в виде аренды, предоставить право предпринимателям увеличивать число номеров и вводить новые, но с непременной цензурой Наркомпроса и при условии сохранения пропорции между увеселительными картинами и картинами пропагандистского характера».

Ленин и Луначарский

А в феврале Ленин специально встретился с Луначарским, чтобы обсудить проблемы кино. Именно тогда вождь мирового пролетариата и произнес свою знаменитую фразу «Из всех искусств для нас важнейшим является кино», происхождение которой я расследовал в своей книге «Мемасики временных лет».

После этой встречи кино действительно стало важнейшим из искусств – и морды прокатчикам начали бить совсем другие лица.

С гораздо более серьезными последствиями.

Карикатура Милютина «Где тут париться?» рассказывает о «некой молодушке», которая шла в баню, да опростоволосилась, перепутав помывочный пункт с высоким искусством.

Карикатура сопровождалось весьма длинным и довольно нескладным стихотворением, начинавшимся словами:

Повесть очень новую

Расскажу, народушка:

В баню шла торговую

Некая молодушка.

В сарафане розовом—

С ватною фуфайкою,

С веником березовым,

И с дубовой шайкою.

И заканчивающийся четверостишием

И ушла сердитая

В путь дорогу длинную,

Бабочка немытая

В баню на Неглинную.

В принципе, что стихи, что рисунок оставляют желать лучшего, но вот сам по себе вопрос обнаженного тела в ранние 1920-е был довольно актуален. Он вообще всегда актуализируется в послереволюционные времена. Пережившие 1990-е помнят, что в «перестроечном кино», что в «перестроечном театре» от голого тела было не продохнуть. Как пошутил кто-то из критиков, «даже в производственной драме главная героиня обязана была снять трусы – во имя торжества гласности и демократии».

В 1920-е в искусстве было примерно то же самое. Более того, в карикатуре есть конкретная отсылка – слова «Касьян Голей» на афише. Разумеется, это отсылка к известному артисту балета и балетмейстеру Касьяну Ярославичу Голейзовскому.

Но этот человек заслуживает отдельного рассказа.

Касьян Ярославич Голейзовский родился в семье артистов Большого театра и в 8 лет был отдан в Московское хореографическое училище Большого театра. С 1909 по 1918 год – солист сначала Мариинского, затем Большого театра. В отличие от других танцовщиков – очень много учился причем в самых разных областях. Выучил английский, французский, польский и персидский языки. У профессора Д. С. Крейна учился музыке, освоил скрипку и фортепиано. Много занимался рисованием, к которому имел большой талант – учился в школе живописи М. В. Леблана и в скульптурной мастерской В. М. Попова.

Вот для наглядности эскизы костюмов, собственноручно нарисованные им к своей постановке балета-пантомимы «Арлекинада» 1919 г.

Ну и, самое главное, он учился режиссуре и хореографии, посещал драматические и режиссерские курсы в московской филармонии. Как признавался сам Касьян Ярославич: «Моя карьера классического танцовщика тянулась долго и нудно. Но, любя больше всего наше балетное искусство, я перенес главную деятельность на созидательную – балетмейстерскую».

Вот как выглядел Касьян Голейзовский в 20-е. Правда, похож на свое изображение?

Как раз в эти годы «Касьян Голей» был невероятно увлечен идеей эротизма в танце, воспевания человеческого тела посреством пластики. Как резюмирует его биограф, «Голейзовский с наслаждением и неисчерпаемой фантазией воплощает свои идеи в танцевальных композициях, используя красоту тела, как живой скульптурный материал. Он оставляет на своих исполнителях минимум одежды, показывая, как прекрасно и выразительно обнаженное тело. Видя в эротике раскрепощенное начало, Голейзовский насыщал ею даже постановки, относящиеся к «высокому стилю».

Сцена из балета «Лейли и Меджнун» С. А. Баласаняна. Хореограф К. Я. Голейзовский.

Эротизм оставался одной из доминант его творчества до конца долгой жизни Голейзовского, но я не об этом. Я хотел сказать о другом.