Е. Волчкова - Тексты магии и магия текстов: картина мира, словесность и верования Восточной Азии

Думается, что в свитке заложены и буддийские коннотации, не всегда явные, но дающие возможность предположить и такую концепцию: сейчас море приносит в Японию невиданные знания и изобретения Запада, но этому есть знаменательный прецедент – в древние времена море стало транслятором буддийского учения, принесенного из Индии через Китай. Об этом рассказывается, например, в легенде « Кондзяку моногатари » [ Кондзяку моногатари , 1974, p. 27–29] [20] Данная трактовка символики волны не появилась бы в статье, если бы не подсказка и помощь знатока японской литературы В. С. Сановича. В архиве недавно ушедшего японоведа был обнаружен черновой перевод приведенной легенды из « Кондзяку моногатари » (1077). , изобилующей топонимами: один тэнгу [21] Тэнгу 天狗 (от кит. Тянь-гоу) – «небесная собака», в японской мифологии, фольклоре, народных верованиях тератологическое существо; изображается в виде мужчины огромного роста с красным лицом, длинным носом или клювом и крыльями (в волшебной сказке летает с помощью взмахов чудесного веера), в одежде горного волшебника ( ямабуси ); наделен огромной силой, враждебной плодородию [Мифы народов мира, 1982, с. 536]. , находясь в Индии, услышал в звуках отдаленных волн декламацию буддийской сутры и решил выяснить, где же находятся такие волны, помешать произнесению сутры. На всем пути, пока он летел из Индии, – над Китаем и над Японским морем, над гаванью Хаката, что на Цукуси, над заставой Модзи, над провинциями и реками, он все время по мере приближения слышал усиливающиеся звуки буддийской сутры, пока не достиг озера Бива в провинции Ооми и у подножия горы Хиэй не обнаружил Четырех Небесных Царей ( Ситэнъо: ) [22] Ситэнъо: 四天王 – Четыре Небесных Царя, охраняющих стороны света. Согласно буддийской космологии, они пребывают на склонах горы Сумеру. В трактовке легенды можно увидеть присущую японскому религиозному комплексу традицию «переносить» локализацию буддийских героев и сюжетов на территорию Японских островов. , охранителей закона Будды, сидящих на берегу ручья вместе со своими служителями. Вода ручья и была источником звуков, услышанных им издалека. Цари сказали, что источник поет священный текст, поэтому охраняется как священное место для ученых монахов горы Хиэй. Тэнгу затем перерождается в облике человека и становится настоятелем монастыря Дзё: додзи [23] Дзё: додзи – один из буддийских храмов на территории монастыря Энрякудзи на горе Хиэй в Киото, основан в конце VIII – начале IX в. монахом Сайтё: (767–822). . Возможно, эта история послужила Сиба материалом для сравнения двух мощных потоков культурного заимствования.

Занимаясь западными науками, Сиба Ко:кан, подобно другим деятелям рангаку , подчас критически относился к буддизму и конфуцианству. Он критиковал конфуцианцев и буддистов за недостаток научных знаний: «…если некто не знает естественных наук, как он может делать вид, что знает что-то другое…» [French, 1974, p. 148], однако известно, что последние годы жизни он провел в дзэнском монастыре Энгаку-дзи в Камакура. Только к божествам ками Ко:кан относился более благосклонно, он писал: «Наша [страна] это Страна Богов, и в ней не может быть никакого иной веры, чем Синто:» [Ibid.].

В главной, центральной части свитка изображена встреча за столом трех ученых-мудрецов Японии, Китая и Запада. На аналогию в изображении представителей трех культур с иллюстрацией к известной китайской притче «Три мудреца пробуют уксус» обращается внимание в аннотации аукциона Кристи [Christie’s auction, 2001].

Рис. 3. Три мудреца. Фрагмент свитка Сиба Ко:кан «Встреча трех мудрецов Японии, Китая и Запада»

Напомним краткое содержание притчи. Трое великих мудрецов Кун-цзы (слева), Будда (в центре) и Лао-цзы (справа) стоят вокруг бочки с уксусом и пробуют его на вкус. У Кун-цзы кислое выражение лица, у Будды – горечь на челе, и лишь Лао-цзы улыбается. Уксус в данном случае трактуется как символ жизни / жизненной силы [24] Одно из значений иероглифа 酢 – благодарение (богам) [БКРС, 1983, с. 745]. Ритуалы благодарения богам исполнялись с приношениями и возлияниями вина. Вероятно, уксус как производное от вина сохранил его сакральность и символику. . Конфуцию уксус показался кислым, потому что в нынешнее время человек на земле перестал следовать Пути Неба, которому следует вся вселенная. Для Будды вкус был горьким, жизнь на земле наполнена привязанностями и желаниями, которые вели к страданиям. Один лишь Лао-цзы был вполне удовлетворен вкусом, ведь он рекомендовал не отворачиваться от действительности, от «бренного мира», советовал слиться с ним. С точки зрения даосов, горечь и разочарование исходят от неблагодарного ума.

В рассматриваемом нами свитке и его возможном китайском прообразе акценты расставлены по-разному. В традиционных иллюстрациях к притче центральной фигурой является Будда, часто он изображался крупнее двух других мудрецов. На нашем же свитке немного крупнее изображен японец. Традиционно у бочки с уксусом все три фигуры расположены, не находясь в сколько-нибудь выраженной близости между собой или обособленности друг от друга. В то время как на нашем свитке японец и европеец сидят близко друг к другу, а китаец несколько в стороне.

Сюжет притчи «Три мудреца пробуют уксус», вероятно, был популярен в Японии на протяжении веков и стал элементом культурного кода японцев. Великий Сэссю: (1420–1506) в триптихе «Три вероучения и Лотосовый пруд» ( Санкё: хасу икэ ) [25] 拙宗等揚筆 三教・蓮池図 Juemon-blog-achives. Sesshu. https://juemon.com/blog/archives/4927 также изобразил этот сюжет, несколько изменив композицию китайской версии. Он расположил Будду и Лао-цзы сидящими рядом, а Конфуция не только напротив них, но на расстоянии от обоих, спиной к зрителю и смотрящим в сторону. Помимо того, художник усилил буддийскую составляющую двумя дополнительными частями с изображением лотосов, священного цветка буддизма, символизирующего мудрость, духовную чистоту, просветление и нирвану. Представляется, в этом триптихе буддийский монах Сэссю: выразил преклонение перед буддизмом – учением, с его точки зрения, не сопоставимым с другими духовными концепциями. Думается, что автор свитка скорее мог рассматривать в качестве прототипа триптих Сэссю:, чем китайские иллюстрации.

Представления жителей Японских островов о триаде расширились благодаря привнесенным материковым религиозным учениям, что позволило трактовать триаду уже в рамках многосоставного полирелигиозного комплекса. Пожалуй, одной из наиболее распространенных интерпретаций было проецирование буддистской триады на троицу «родных божеств», а одним из первых религиозно-философских обоснований, посвященных «соотношению трех заимствованных религиозно-философских учений (буддизму, конфуцианству и даосизму)», было сочинение монаха Ку:кай «Три учения указывают и направляют» (797) [Кукай, 2005]. Любопытно, что еще один этап переосмысления триады, вероятно, произошел в период заимствования, начиная с XVI в., достижений западной культуры, но не под влиянием христианства, которое было принято не везде и не полностью, а главным образом европейской научной мысли. Думается, что наш свиток и является примером этого переосмысления. Тем более что со временем под влиянием новых научных, идеологических и иных предпочтений изображение продолжает изменяться.