Евгений Орлов - Главная книга эпохи благотворного преобразования. Тартарианские представления

Потом мне пришла мысль, что можно не ждать поддержки от властей и попытаться применить все особенности новой организации труда, пользуясь формально предоставленной полной самостоятельностью колхозов и принципами колхозной демократии. Для этого в 1984 году мы специально переехали в Горьковскую область, где было намного проще получить должность председателя колхоза. В колхозе «Луговской», имеющем историю самого отсталого колхоза Сергачского района, я, будучи председателем колхоза, начал внедрять разработки и узаконивать их решениями правления. Такими же решениями я менял производственные связи подразделений и способы управления. Колхозникам такие новшества нравились.

Появились и ощутимые результаты в производстве. Особенно в животноводстве, где влияние грамотного специалиста более заметно. Так, сохранность телят выросла до 98% вместо предыдущих 52%, на колхозных фермах значительно улучшилось качество молока. Многие в райцентре стали специально приходить на молокозавод, чтобы приобрести молоко из автомобильной емкости «молоковоза», возившего молоко в райцентр из нашего колхоза. А дело было в том, что при новой организации дояркам не было необходимости тайно подмешивать в молоко воду при учёте её надоя. Так как её денежное вознаграждение теперь не было привязано к величине надоев каждой, а зависело от экономических результатов всего коллектива фермы. А её личный вклад в достижения коллектива учитывался и оценивался её коллегами по тартарианским правилам.

В растениеводстве в некоторых видах работ производительность выросла не в разы, а на порядок. Раньше для выполнения очередных работ не хватало рабочих рук, потому что трудоспособные сельчане стремились уехать из этого заброшенного и удалённого от коммуникаций населенного пункта. В сезон всегда привлекались временные работники из соседних перенаселённых колхозов с татарским населением и даже рабочие из далёкой Чувашии. Но эти люди не отличались большим усердием. При новой организации со всеми работами стали справляться своими силами. За этот период мы понастроили жилых домов и производственных сооружений чуть ли не больше, чем за всё время существования колхоза.

Перемены вызывали недовольство только у бывших руководителей: они привыкли пользоваться большими (по сельским меркам) привилегиями, которых теперь не было ни у кого. Некоторые из них пытались настраивать людей против изменений.

Потом недовольные делегировали «ходоков» в районные органы с сообщениями о «незаконных» новшествах. Они рассказывали, что колхозники незаконно получают огромную зарплату, что сами начисляют её себе и друг другу, что выручку делят, чуть ли не как рыбаки улов. В районе всполошились. Направили множество комиссий, но они нигде не могли найти компромата. Начальница планового отдела управления с/х считала ситуацию вообще парадоксальной. Если до перемен колхоз ежемесячно перерасходовал фонд заработной платы (спускаемый и контролируемый сверху), а зарплаты оставались самыми низкими в районе, то теперь зарплаты колхозников выросли у некоторых даже в несколько раз, а фонд заработной платы не перерасходовался. Весь фокус заключался в том, что теперь гораздо большие объёмы работ и с лучшим качеством стали выполнять намного меньшим количеством работников.

Моё «разоблачение» возглавил председатель райисполкома (фамилию уже не помню). Но районных сил не хватало, и он добился привлечения к прессингу партийной прессы. Из области были направлены в село и целую неделю «добывали» сведения два корреспондента: Шубин и Штылев. Вернувшись в город, один из них позвонил мне и сообщил, что со мной в воскресенье очень хочет встретиться главный редактор «Горьковской правды», и просил меня приехать к 14 часам в редакцию. Просил при этом вначале зайти к нему, а после вместе беседовать с главредом. Встретившись, он заявил, что за время командировки было выявлено огромное количество допущенных мной нарушений, что после кампании, организованной районными властями при поддержке главной партийной газеты области, мне не только не удастся сохранить должность, но и на свободе я не останусь.

Но, учитывая важность объявленного перестроечного движения и мои усилия по обновлению организации производства, газета может выступить в поддержку этих начинаний и даже показать районных руководителей как тормозящих перестроечные процессы, намеченные руководством партии. Для этого я в течение 2—3 дней должен изыскать 5 тысяч рублей и передать их корреспонденту. В качестве гарантии предлагал визит к главреду, во время которого тот должен подтвердить намерения одобрить в публикации начатые мною перемены. Я отказался от визита к главреду, пояснив, что у меня нет не только указанной суммы, но даже в несколько раз меньшей. Убеждая меня, что я не понимаю роли средств информации, и отказываясь верить, что у приехавшего из богатой Кубани и проработавшего несколько лет председателем нет достойных сбережений, он пригрозил тяжёлыми последствиями.

Через некоторое время вышла эта разгромная статья в газете. Статья занимала половину полосы. В ней утверждалось, что я и жулик, и карьерист, и лукавый златоуст, и приспособленец. Были навешены буквально все ярлыки из имеющихся в тогдашнем арсенале. Кроме прочего, обвиняли ещё и в воровстве, потому что я, дескать, использовал для своих личных нужд полушубок, полученный колхозом в «Райсельхозтехнике», да еще и постельное бельё брал из колхоза (председательский дом самый большой, гостиницы не было и визитёров на ночлег приходилось приглашать к себе домой). В результате район инициировал освобождение меня от должности.

В этой эпопее меня поразило другое. Я не знал заранее и не ожидал, что новая организация производства начнёт процесс облагораживания ее участников. В этом глубинном колхозе оставались жить и работать не самые достойные люди. Процветали пьянки, безответственность, безалаберность в работе, отсутствовал интерес к политическим и общественным делам. У всех жителей такие подходы считались нормой и никем не осуждались. Апатия и безысходность царили в настроениях колхозников.

В новых условиях я с удивлением стал замечать, что даже горькие пьяницы стали меньше пить и начали стесняться, если их замечали под хмельком на работе. Появился живой интерес к делам колхоза и к делам семейным. Организовались самодеятельные коллективы в колхозном клубе. Молодые соорудили волейбольную площадку и вечерами играли в мяч вместо поисков спиртного. Братья Варгины демонстрировали рекорды в гиревых упражнениях. Я рассказывал о своих наблюдениях Копачёву, и он пояснял, что в этой ситуации люди перерождаются внутренне, потому что в новой организации главное не материальная выгода, а дружба, раскрепощённость, творческая составляющая и духовное удовлетворение.