Михаил Пеккер - Наши за границей

Он замолчал. Мимо нашей скамейки пробежал смеющийся мальчуган лет пяти, за ним гналась молоденькая мама в мини-юбке. В руке у нее был кулек с черешней, она прижимала его к груди, но черешенки, несмотря на ее старание, все равно одна за другой выпрыгивали из кулька. Наконец она поймала малыша и стала ему что-то говорить. Он мотал головой и заливался смехом.

Между тем монолог продолжался, и я повернулся к потенциальному собеседнику.

– Тогда еще не было почтовых ящиков в общежитиях, и иногородние студенты ходили на почту за письмами. Я увидел ее сразу. Она была далеко, и казалось, невозможно разобрать черты лица с такого расстояния, но я видел его отчетливо, оно закрывало все поле зрения. Я остановился, не мог идти дальше, и не потому, что остолбенел, а потому, что не мог ничего видеть.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что она ослепила вас своей красотой?

– Нет, что вы, – ответил он быстро.

Так отвечают, когда собеседник сказал явно что-то совсем не то, и повторил:

– Я не мог идти, потому что ее лицо закрывало все поле моего зрения.

Он хотел продолжить, но к нам подходила многоголосая кавказская семья. Дети громко спорили со своими родителями, те не менее громко отвечали им. Бабушка и дедушка, размахивая руками, защищали внуков, говоря, что детей надо любить, а не наказывать. Наконец они прошли, так и не решив, можно ли детям купить мороженое.

– Черты ее лица, – продолжил он, – были в чем-то неправильны. То ли на ней было чуть больше косметики, то ли ее еще детские глаза не гармонировали с ярко накрашенными губами, то ли какая-то нескладность была в ее фигуре, не могу объяснить, но в ней было что-то притягательно-трогательное. Я постоял немного, и она удалилась, как будто вы подкрутили линзы бинокля. Я смог подойти к стойке. Она смотрела на меня, и я понимал ее, и она понимала меня. Это было странно. Она спросила мою фамилию. Я сказал. Она посмотрела: «Вам ничего нет». Я постоял немного и ушел.

– И вы больше не видели ее?

– Нет, почему же? В течение месяца или двух я приходил по два-три раза в день на почту и спрашивал ее, есть ли что-нибудь для меня. Она улыбалась мне (я помню до сих пор ее улыбку) и говорила: «Да, есть», – и протягивала мне письмо. Или: «Нет, приходите вечером, будет еще одна почта». Знаете, она никогда не спрашивала мою фамилию и не проверяла при мне почту. Наверное, она сразу запомнила мою фамилию и при раскладке почты всегда отмечала, есть для меня что-нибудь или нет.

На этом мой собеседник замолчал.

Я спросил:

– А что было дальше?

Он грустно улыбнулся:

– Ничего, – и опять стал смотреть перед собой.

Солнце опустилось в океан, стало темнеть. Зажглись фонари.

– Мне пора, – не поворачивая головы, сказал он, – до свидания.

Больше я никогда не встречал этого человека на набережной. Но с того времени я стал иногда видеть эту девушку: вот она приближается ко мне, ее лицо закрывает все мое поле зрения, потом она удаляется, как будто кто-то подкручивает линзы бинокля. Как такое может быть? Не знаю. Нет, я правду говорю, это было не со мной. Слушайте, а разве с вами никогда не было, что вы помните то, что было не с вами?

Случай, который я хочу вам рассказать, произошел с моим другом, гениальным инженером Пашей Д. Паша приехал в Америку в 1996 году, и не как большинство из нас в то время – по визе беженца, а как человек, полезный Америке. Поселился он не на Брайтоне, а в более «американском» районе Нью-Йорка. Первая его работа была в интернациональной инженерной компании, в которой были выходцы со всего мира, кроме Америки. Естественно, большинство было русскими. А поскольку все плохо знали английский, у компании были проблемы с заказчиками.

И вот однажды жена Паши, видя переживание мужа, предложила ему для улучшения языка поработать на автозаправке недалеко от дома. Паша, человек послушный, взял неоплачиваемый отпуск на три месяца и стал с 10 утра до 10 вечера заправлять машины, протирать стекла, подкачивать шины… Его клиентами были и черные, и белые, и китайцы, и индусы, и мексиканцы, и даже русские и украинцы… Короче, когда через три месяца Паша вернулся, он лучше всех в компании мог не только говорить, но и понимать английскую речь.

Владелец компании вызвал его к себе и подробно обо всем расспросил. Через несколько дней он собрал всех своих инженеров и объявил, что каждый из них обязан, как Павел Д., три месяца отработать на автозаправочной станции, а самого Пашу попросил поговорить с владельцем заправки, чтобы он разрешил работникам его компании проходить у него стажировку. Так все 13 инженеров Пашиной компании выучили английский язык.

Следует сказать, что сразу после Паши на станцию пошел работать поляк Анджей. Потом он Паше рассказал: «Через месяц ко мне подъезжает черный мужик, весь в наколках, я заправляю его машину, он смотрит на меня, смотрит и спрашивает: „У тебя акцент. Ты русский?“ „Нет. Я не русский, я поляк“, – отвечает Анджей. „А какая разница? – спрашивает парень и сам же отвечает: – Никакой. Поляк – тот же русский, только поляк в костел ходит, а русский – в синагогу“».

– Вы человек уже немолодой, интеллигентный…

Я повернулся, на меня смотрел парень лет тридцати, в глазах его была радость, которой он непременно хотел поделиться.

Я улыбнулся:

– Вы ошиблись, молодой человек, и крупно.

– В чем? – в его глазах была растерянность.

– В том, что я немолодой! – сказал я и засмеялся.

Он смутился.

– Нет, на самом деле я, конечно, немолодой. Но в своей возрастной группе, – я выдержал паузу, – очень даже молодой.

Я видел, что парень не знает, куда спрятать глаза.

– Но вы же не в моей возрастной группе, поэтому вам простительно, – успокоил я его, – так что давайте рассказывайте. Вам же не терпится, я вижу.

Парень улыбнулся:

– У меня очень четкий распорядок дня. Я всегда ложусь вовремя и встаю вовремя. Ем я всегда в одно и то же время. На завтрак у меня бутерброд с сыром или с вареньем и чашечка кофе. На ланч я беру суп, это обязательно, потом мясное или рыбное блюдо и сок. Ужин у меня облегченный: творог со сметаной и чай без сахара. С восьми до десяти смотрю телевизор или читаю детектив. По субботам хожу куда-нибудь с друзьями либо навещаю родителей, они живут здесь же, на Брайтоне.

Воскресенье я посвящаю домашним делам – уборке, закупке продуктов, ответам на письма, а вечером подвожу итоги прошедшей недели и планирую, что буду делать на следующей.

И вот, представьте себе, в эту мою вполне размеренную жизнь вмешались ботинки. Да, самые обыкновенные ботинки – на толстой подошве, с длинными коричневыми шнурками и заклепками по бокам. В первое же утро, когда я достал их из-под кровати, я обнаружил, что шнурки левого ботинка связаны крепким узлом со шнурками правого. Я очень удивился, но времени размышлять, как это могло произойти, не было. Не без труда развязав узел, я спешно принял душ, позавтракал и уехал на работу.