Алмаз Браев - Иерархический человек. Зерот

На самом деле, перед тем как к феодальной элите подбираются ею же взращенные феодальные бунтовщики, с целью свергнуть, ничего происходить не будет. Потому что вокруг феодальной элиты отбираются естественным ходом очень ревностные наблюдатели, они же прихлебатели: лакеи у входа в спальню, гардеробщики, носильщики тяжести и даже мальчики для битья (в средневековье такие были). Все эти мальчики начинают доносить друг на друга. Кроме лести конечно они ничего не умеют. И конечно не любят, ненавидят конкурентов.

А что же феодалы?

Феодальная элита разговаривает на равных только с равными, то есть себе подобными. Она так считает. Ведь среди феодалов во всем мире так принято. Потомственное высокое происхождение не позволяет. Или, по крайней мере, имущественный ценз нуворишей. В нашем случае феодалы видят противников в своих учениках, – в людях, которые появились, поднялись, разбогатели под крылом власти. В олигархах, надутых деньгами власти. Протеже расцвели только благодаря главному двору, то есть вознеслись наверх исключительно по воле монарха. Для феодалов есть только феодалы, для элиты есть только подобная же элита. Вот с ней она готова спорить, бороться, даже вести борьбу на уничтожение. Других они не хотят признавать за равных. Оппозиции здесь быть не может. Только фронда.

Остальные, спорящие и конкурирующие друг с другом, получают от феодалов приказы. В том числе секретари, писари, повара, стража, палачи, площадные ораторы, журналисты – по-современному значит и политологи: на момент передачи и готовности и смены феодальной элиты одной на другую эти самые журналисты и политологи, аналитики очень смешные. Со стороны представляют собой очень удручающее зрелище. Эта такие тупые и подлые люди? Нет же. Все они не хотят, чтобы их отбросили от кормушки. И только. Больше нет никакой причины для беспокойства. Только страх. И выражение фанатичной преданности на лице (лицемерной конечно по той же самой причине). И потому они еще теснее сплачиваются вокруг кормушки (или трона, или режима, или редакции, или студии какой -либо, что есть одно и то же) И ни один лучик света не проникнет в этих местах. Не сверкнет в пластах. А если проникнет, то сверху тут же упадет мешок с дерьмом. И закроет любую дырочку. Причем дерьмо это вполне конкретное. И падает оно тихо, точно и не сговариваясь, с другими мешками. (Если же свет проникнет, то и мешки исчезнут, помещенье проветрят).

Вот с древности появился такой «бродячий сюжет», что девушки деревни или селения, или замка, иди дворца не хотят, чтобы некую Золушку увидел принц. Принц – это один из вариантов молодого феодала, правда в гоне. Если бы он не был в гоне и не имел вкуса, он видел бы перед собой исключительно эту толпу блядей, а не Золушку. Но эти злые и несчастные в страхе женщины еще теснее сомкнут свои ряды, дабы феодал в гоне не увидел Золушку. Вот точно такая же картина феодального консервативного мира. Вот почему этот мир проигрывает рыночному миру бомарше (всегда проигрывает). Что придворные ряды образуют вокруг правящих самодовольных феодалов толпу из своих дрожащих потных тел. Лучшее или передовое не может со времен Шарля Пьеро, и даже еще древнее, попасть на глаза тому, кому нужно.

Почему мы хотим быть первыми. Почему хотим выглядеть богатыми, важными. Всячески изображаем из себя значительность, элитарность, надменность, глубину (которой нет). Хотим пустить пыль в глаза. Если что, то обозначить. Обозначить и не отвечать. Корчим из себя аристократов, мнимую и надуманную элиту. А манеры все равно выдают. Стоит только пройтись и заговорить. Но попытки все равно будут все равно. Этот бег показухи бесконечен. Пусть мнимую, пусть ужимки, пусть гримасы, пусть желания. Но все же мы это делаем. Значит хотим от своего придуманного полета получить дивиденды, хотя бы для себя.

А еще что хотим? Хотим подобострастное окружение? Даже не дружеское, а угодливое. Если вес подтвержден делами, пусть дела связаны с постом, с должностью, но даже это все работает и внушает уважение окружающим. Более того, этот вес сегодня самый главный. Человек имеет сразу возможности. Кто не имеет возможности, тот никому не интересен. Значит, дело тут не в одном человеке, а в самом обществе. Толпа записывает в авторитеты, в «столбовую дворянку» и даже владычицу морскую, потому что сама хочет либо подчиняться, либо повелевать. Чтобы тебя записали во «владычицу морскую», как раз и надо попасть наверх, причем любыми путями. Коротко это звучит так: не будет должностей, не будет и морей. В общем, важность, а по-народному просто понты – есть наш (степной) конек. Возможно, да не возможно, такое есть у всех традиционных народов, я уверен, – все хотят быть наверху, впереди, особенно если это первое место не опасное, наоборот, уютное, сулит подарки и подношения. Все хотят быть чиновниками. Или хотя бы банкирами, чтобы денег было много. Хотя деньги – это совершенно не самое главное при тоталитаризме. Власть важнее. Потому все хотят их заиметь, пока есть должность. Сегодня ты владычица, а завтра никто. Никто и не посмотрит на вчерашнюю «владычицу».

Для традиционного человека власть – это все. Из всех земных ценностей наипервейшая. Это так кажется на первый взгляд, что традиционный человек тихий ягненок, такой полусонный инертный баран, но это на первый взгляд, не надо обманываться. Из всех ценностей, который могут только казаться, самая кажущаяся и манящая – это стояние над всеми. Над всеми, значит выше всех. А кто выше, тот и управляет. Это и есть власть. Середина или знать тоже имеет значение по причине ограниченности самого главного места. И потом всем, кому главное заветное место кажется доступным и недоступным одновременно, все равно окажутся на середине и они это знают. Все традиционные люди будут карабкаться, заползать, проникать, но все равно из этого что-то выйдет посередине. Самое главное, не оказаться в самом конце. Конец все презирают. Хвост – это хвост.

В конце концов, все места у традиционных людей имеют значение. Они их обозначают для тех, кто не знает. Но все традиционные люди знают, что даже в гостях – на торжествах и поминках, а ритуальные мероприятия для того и служат, каждый будет рассажен в зависимости от статуса и ранга. Потому все друг за другом следят. Точно также традиционные люди следят за каждым движением поступком и словом. Каждое движение и поступок тут же оценивается другими точно такими же людьми. Традиционных людей не надо учить этому. Хотя власть все время делает попытку их чему то учить, дабы облегчить свой контроль над населением. В многодетных семьях братья и сестры готовы рассказать все родителям. Отсюда самый смирный он же самый любимый ребенок, – кто? А чем общество лучше? Как в семье, так и вокруг. Моментом триумфа традиционных навыков слежки всех времен и народов является командно-административный режим.