Ноэми Норд - Мертвая страна. Разгар. Терпилы. Немного истории. За что фобят русских

– Миацум! Свобода! Карабах! – скандировала площадь Свободы.

Я не могла надышаться витавшим в воздухе предчувствием победы.

Нас было так много на пятачке этой площади, весь Ереван участвовал в митингах. Люди непрерывным потоком проходили мимо голодовщиков, разглядывая их во все глаза. И в этих глазах отражалась надежда.

Ребята из охраны объясняли, что я пишу очерк о беженцах и голодовщиках. Я завидовала милым смуглым ребятам и девчатам, завидовала их гортанному восторженному языку, на котором свободно распевались немыслимые по тем временам песни:

– КГБ долой! МВД – долой!

Экстремисты все —

Пусть идут домой!

Оппозиционеры победили. Отстояли право на истинную гласность. После пролитой крови в аэропорту Звартноц, омоновцы перестали их трогать

Вот что рассказал один из участников сидячей забастовки в Звартноце:

– В нашу секцию ворвалось примерно 25 солдат.

Мы думали, что девочек не тронут и посадили их перед собой. Но один из омоновцев подошел к моей подруге Ноне (ей 16 лет) и сказал:

«Сучка, ты чЕ?»

Она ответила:

«Какое вы имеете право так разговаривать с женщиной?»

Он тут же схватил ее за волосы и пнул по бедру. Она ужасно закричала, упала со сломанной ногой. Я поднял Нону на руки. Хотел унести, но меня ударили по спине дубинкой два раза, и я упал.

Я хотел притвориться мертвым, умолял Нону не кричать. Но ее крик продолжался.

Я думал, что нам всем пришел конец, и делал вид, что умер, но видел все.

Солдаты загородили выход столами, два моих друга хотели пролезть снизу под ними, но их поймали и каждому всыпали так, что они долго после этого не могли сидеть.

Вдруг Грач, самый старший из нас, метнул бутылку кефира в одного из солдат. Она разбилась о каску, все лицо перепачкалось.

Пока солдаты разглядывали своего грязного друга, мы все бросились к выходу. Солдаты – за нами, но поймать могли только девочек.

Меня с Ноной на руках тоже догнали, пнули по ногам, мы упали, я не мог шевелиться и видел, как наши убегали из аэропорта.

Среди всех был Хачик Закарянц. Он все снимал на камеру. Он вместе со всеми хотел уйти на поле, но тут в него попала пуля, и он упал.

Потом Нону, моего друга и меня увезли на скорой в больницу.

У меня была переломана нога в двух местах. Три раза в меня попадали резиновые пули, от которых до сих пор на теле остались следы.

В больнице меня заставили подписаться, что я упал с дерева, а у Ноны в машине требовали подписать, что мы начали драться первыми и кидали в солдат булыжниками.

От боли Нона ничего не понимала, сказала, что подпишет потом. Но потом мы втроем убежали из больницы и оставили себе на память шесть костылей.

У Ноны после такого бегства нога срослась неправильно, она стала хромать, но зато мы избежали пыток в больнице и ничего не подписали.

Потом на нас объявили облаву, и мы сейчас скрываемся здесь, на площади.

Не боюсь, что за мой рассказ мне будет плохо.

Я видел Звартноц в июле. Страшнее этого ничего быть не может.

– 4-

Я принялась за большой очерк об армянском сопротивлении.

Жила вместе с голодовщиками под шатром и все никак не могла уехать от этих отважных ребят и оторваться от важных событий, не дождавшись великого праздника свободы.

Думалось: «Вот, оно, Начало!»

В первую же ночь в лагере кто-то изрезал ножом мои кроссовки.

Кому – то очень не хотелось, чтобы я осталась в лагере голодовщиков.

О провокаторах говорилось много.

– Прокуратура хочет вызвать ОМОН, чтобы нас разогнали. Им нужен повод. Но мы теперь сами следим за порядком.

Везде была идеальная чистота, ни фантика, ни окурка, площадь тщательно подметали, подозрительных незнакомцев выпроваживали.

Рассказывали:

– Когда у нас была забастовка, к девочкам на ступеньки присела солидная, хорошо одетая дама. Вела себя спокойно, но когда мимо проходили туристы, она вскакивала и начинала ругаться матом, чтобы про нас плохо подумали. Мы ее выгнали. Такие женщины сидели еще в нескольких местах.

– Даже воры во время забастовки объявили свою забастовку. От их имени выступил главный и сказал, что в это время никто не будет красть. Но несколько краж все -таки случилось… Потом сами воры нашли тех, кто крал, оказалось, что это были провокаторы из прокуратуры.

Иногда на площади появлялись заметно подвыпившие скандальные мужчины. Их проверяли ребята из «Комитета Карабах» и при обыске находили удостоверение КГБ или прокуратуры.

Провокаторов били, не жалея, но на следующий день КГБ подсылали новых провокаторов. Однажды подонки из КГБ ночью изнасиловали двух приезжих девчонок.

– Никому не показывай свой паспорт, – предупредили меня ребята с оперы. – Мы все здесь под дулом ходим. Нас всех проверяют. И каждого ждет арест.

– 5-

Герои Оперы – экстремисты, парни из комитета «Карабах», прошедшие брежневские лагеря и психушки. Их имена были на слуху каждого ереванца.

Во время службы в армии очередью из автомата убил двух и ранил трех азербайджанцев, которые немилосердно его истязали. Суд приговорил его к пяти годам лишения свободы. Но после карабахских волнений азербайджанцы добавили ему еще пять лет тюрьмы.

Была арестована после Звартноца.

Прокуратура требовала дать показания против друга, били, пытали, заставляли без обуви стоять на разбитых бутылках, вырвали ногти на руках… Долго держали в психушке…

«Она сейчас глупая стала. Ничего не понимает», – стали знакомые говорить про нее, когда снова увидели на площади.

До 1980 года работал старшим следователем прокуратуры. По ходу одного дела, вышел на след мафии, но был сразу отправлен в психбольницу, до сих пор содержится там.

Голодовка – тоже экстремизм. Пассивные экстремисты – голодовщики, пережив ужас непонимания, готовы на крайние меры.

На Оперной площади голодовщики – высшая власть.

Пинками пригнали на площадь главного прокурора, на колени перед голодовщиками поставили председателя Верховного совета Восканяна.

Народ обожал своих защитников.

Но и голодовщикам приходилось не просто. С площади их увозили в крайне тяжелом состоянии: не выдерживали почки и нервы.

– 6-

Больше всего мне хотелось увидеть Карабах. Без него мой очерк был бы неполным.

Мне дали попутчиков из комитета, которые должны были перевезти через горы книги для школьников.

Армянским детям запрещали учиться на родном языке. Нужда в армянских учебниках была острейшая.

Моим попутчиком и охранником на Карабахе стал Бамбел, громадный и здоровенный верзила, кутила и весельчак, прекрасно играющий на фортепиано, человек без прошлого, вечная загадка для меня.