Владимир Цой - Кто нагнал цунами?

Понятно, иными теперь стали и мотивы переезда в Россию. Если в начальный период корейцы покидали свою страну в основном из-за малоземелья, регулярных неурожаев, нищеты, произвола своих помещиков и чиновников, то теперь главным стал протест против колониального режима, самурайских притеснений и дискриминации, против политики грабежа, проводимого чужеземными властями «с неслыханным зверством, соединяющим все новейшие изобретения техники и пыток чисто азиатских» (В. И. Ленин). За четыре года – с 1905-го по 1909-ый – пришлое население, например, Приамурья увеличилось вдвое. Даже подразделения корейской регулярной армии, когда 1 августа 1907 года было объявлено о её роспуске, отказывались разоружаться и уходили в российские пределы.

Новую волну эмиграции вызвал договор об аннексии 1910 года, который превращал Корейское государство в японское генерал-губернаторство и с которого формально исчисляется так называемый японский имперский период в истории Кореи, закончившийся в 1945 году, после поражения Японии во второй мировой войне. (В августе 2010 года премьер-министр Японии Наото Кан выступил с официальным заявлением, в котором от лица своей страны попросил прощения за ущерб, нанесённый Корее во время японского колониального господства с 1910 по 1945 год. «Я ещё раз выражаю глубокое сожаление и искренне прошу прощения за страдания и колоссальный ущерб, нанесённый колониальным режимом», – сказал он.)

Ещё один всплеск эмиграции случился после неудавшегося народного восстания против иноземного владычества в марте 1919 года. Оно вошло в историю борьбы за независимость как Первомартовское движение. В этот день – 1 марта 1919 года – около четырёх тысяч человек собралось в сеульском парке «Пагода» и торжественно провозгласило Декларацию независимости. В ней содержался призыв к Японии отказаться от политики насилия и признать право Кореи на самостоятельное существование. При этом указывалось, что такому выбору способствуют тенденции мирового развития, в том числе пример Октябрьской революции в России.

Весть о дерзкой акции патриотов молниеносно выплеснулась на улицы Сеула и быстро распространилась по стране. Наружу вырвалось то, что люди долго таили в душе. И хотя поначалу движение, возглавляемое интеллигенцией, замышлялось как мирное, однако этим дело не ограничилось. Начались массовые выступления. Крестьяне стали громить здания местных администраций, полицейские участки и усадьбы помещиков; торговцы закрыли свои лавки; рабочие устраивали забастовки… Словом, волнения приняли общенациональный характер.

Японская администрация, и до того отличавшаяся суровым неприятием малейших народных проявлений, ответила на протесты неслыханными репрессиями. По её данным, только за два месяца было убито 7 тысяч 500 человек, 16 тысяч ранены и около 46 тысяч арестованы. Избежать преследований патриоты могли только за пределами своей страны. Число корейцев, искавших спасения в России, быстро увеличивалось, и вскоре русский, а затем советский Дальний Восток стал опорным пунктом их освободительной борьбы. Власти Японии при этом заняли, на первый взгляд, странную позицию – одобрительно относились к действовавшему в Корее обществу, помогавшему коренным жителям полуострова переселяться в Южно-Уссурийский край России. Несложно понять замысел имперской администрации: во-первых, создать в приграничной зоне – авось пригодится – организованные группы своих подданных, каковыми все коренные жители Корейского полуострова теперь стали; во-вторых, затушевать протестный характер миграции; в-третьих, захватить брошенные в Корее земли.

Освободившись от жёсткого японского запрета, переселенцы стали строить жизнь на новом месте по своим обычаям и традициям. На корейском языке открывались школы (главным образом на средства населения и полулегально, вопреки официальной установке на русификацию). К 1917 году их было уже свыше 180, в них насчитывалось более 5700 учащихся, работало около 260 учителей. К этому времени в крае не осталось ни одной корейской деревни без начальной школы. Открывались национально-культурные центры. С каждым годом надежды эмигрантов обретали всё более радужную окраску. А знакомясь и всё теснее сближаясь с русским народом, его рабочим классом и трудовым крестьянством, корейцы приобщались к новым идеям – освобождения от всякого социального и национального гнёта.

Но, надо признать, процесс этот шёл весьма непросто. Сказывалось неодинаковое правовое положение переселенцев. Все корейцы, оказавшиеся в России, делились на три группы, отмечается в монографии Ким Сын Хва «Очерки по истории советских корейцев»: первая – это лица, прибывшие до 25 июня 1884 года и получившие право на русское подданство; вторая – прибывшие позже, но желающие стать российскими гражданами; третья – корейцы, приехавшие как бы временно, на заработки. Отношения между ними оставляли желать лучшего, да и внутри каждой группы тоже было немало противоречий. Социально-правовое расслоение в среде переселенцев было на руку японским властям, стремившимся использовать любую зацепку, чтобы подогреть в крае конфликты, посеять междоусобицу, вызвать разброд и шатание среди населения.

Однако, пусть с приливами и отливами, идеи социальной справедливости, равенства и братства получили в итоге широкое распространение и прочную поддержку дальневосточных корейцев. А Октябрьская революция и советская власть, дав мощный импульс духовному подъёму, побудили их к строительству новой жизни. В местах компактного проживания наших предков стали создаваться сельские советы, партийные ячейки и общественные организации. Резко ускорилось возрождение образования на родном языке, категорически запрещённом японцами в колониальной Корее и не очень одобрявшемся царской администрацией. Уже в 1924 году был открыт первый корейский сельскохозяйственный техникум, в 1930 – второй и третий, а также корейское отделение высшей коммунистической сельскохозяйственной школы, в следующем, 1931 году – первый и единственный в мире корейский вуз – педагогический институт с тремя факультетами: историко-литературным, физико-математическим и биологическим. За первые десять лет народной власти количество школ на корейском языке увеличилось почти вдвое, а к середине 30-х годов насчитывалось уже 287 начальных, 49 неполных средних и 3 средние школы, был завершён переход к всеобщему начальному и неполному среднему образованию. Посьетский же район, по отчётам, стал территорией сплошной грамотности. На корейском языке функционировали также издательство, театр, выходило семь газет и шесть журналов. Местным чиновникам настоятельно рекомендовалось освоить этот язык, для чего были открыты даже курсы, изданы учебные пособия, словари.