Игорь Ярмизин - ПОЭЗИЯ КАМНЯ: ТРОПАМИ ПОТАЕННОГО СТАМБУЛА

Как свидетельствуют очевидцы, когда Мустафа помер от алкоголизма, горе султана не знало предела, и он впал в запой. «После его смерти султан приказал всему двору облачиться в траур, и похоронил его тело с большой пышностью у кабачка. После его кончины султан объявил, что он никогда больше не познает веселья, и всякий раз, когда имя Мустафы упоминалось в его присутствии, на глазах у него показывались слезы и он глубоко вздыхал». Закончилось алкогольное раздолье предсказуемо печально: поймав «белочку», Мурад «словно безумец, бегал по улицам босой, в одной рубахе, и убивал любого, кто попадался ему на пути. Часто, стоя у окна, он стрелял из лука в случайных прохожих».

Константинополь всегда был переполнен самыми разными звуками. Вой собак, хлопанье крыльев птиц, голоса спорщиков, предупреждающие крики носильщиков, звон монет на рынке, бульканье кофейника на базаре, песня лютни, вопли неотесанного мужлана, извинения христианина. Плевки верблюдов, хлопанье влажной рыбы в корзине, стук деревянных башмаков, пение обедни, звон анатолийских цимбал, марши военных оркестров, вопли сумасшедшего. Крики уличных торговцев, разносчиков овощей и фруктов, медников и водоносов. Утренние возгласы продавцов молока и йогуртов.

Мелодичное позвякивание металлических кружек продавца шербета. Бидон с напитком носили за спиной, наливая через длинную тонкую трубку, спускавшуюся через плечо. «Дестур» – «осторожно», – предупреждали о своем приближении носильщики, согнувшиеся под тяжеленным грузом. На перекрестках слышались зычные голоса глашатаев.

И, конечно же, повсюду с высоких минаретов неслись призывы к молитве. Даже петухи, как отмечали наблюдатели, не кричат здесь традиционное «кукареку», а подражают голосу муэдзина с долгим понижением интонации. Что вполне реально, если принять во внимание удивительные способности этих птиц, о которых говорит с другого конца континента выдающийся китайский чань-буддист ХХ века Сюй Юнь. Как-то в монастыре он пристыдил задиристого петуха, провел с ним ряд душеспасительных бесед. Через некоторое время птица перестала бессмысленно кукарекать, а стала важно вышагивать, то и дело покрикивая «Фо, Фо, Фо» («Будда» по-китайски). Т.е., выходит, петухи подстраиваются под религиозно-культурные особенности данной местности.

Как подмечали наблюдательные гости турецкой столицы, даже воздух Константинополя был настолько напоен жизнью, что если подбросить кусок съестного, шансы на то, что он вернется на землю, не превышали одного к десяти.

Как мы уже отмечали, империя постоянно воевала. Причем, в большинстве случаев, успешно. А значит, были великие победы, герои, полководцы… Парадокс в том, что в их честь не воздвигли ни одного памятника. Пусть ислам запрещает человеческие изображения, но нет ни обелисков, ни триумфальных арок, никаких следов воспевания победной поступи страны, превознесения своего величия. За века. Совершенно ничего. Может быть, поэтому сегодня для нас эта империя кажется эфемерной и почти нереальной.

Пример такой скромности подали ее основатели, Осман и Орхан. Они пировали вместе со своими боевыми товарищами, лично следили за подкованностью скакунов, а одевались так, что иностранцу, попавшему на похороны матери Мурада II, пришлось интересоваться у соседей, – кто же в толпе присутствующих султан?

Но скромность вовсе не означала, что османам был чужд разгул праздничного веселья. Когда отмечался какой-нибудь военный успех, базары порой не закрывались на ночь целую неделю. Да и после окончания дневного поста в Рамазан, весь город бурно веселился. Катались на качелях-лодочках, украшенных листьями, цветами, гирляндами и мишурой. Под музыку и перезвон колокольчиков. Возводили праздничные арки, устраивали борцовские поединки, стреляли на дальность из лука, метали копья. Размах празднеств иногда принимал просто эпические масштабы. Так, в 1638 г. перед султаном Мурадом IV торжественно прошли представители семисот тридцати пяти константинопольских цехов:

«Все они проезжают на повозках или идут пешком, держа в руках инструменты, присущие их ремеслу, и с великим шумом выполняя свою работу. Плотники сколачивают деревянные дома, каменщики возводят стены, лесорубы несут бревна, а пильщики пилят их, меловщики вырезают куски мела и белят свои лица, показывая тысячи трюков… Проходят пекари, занимаясь своим ремеслом; некоторые из них пекут и сразу бросают зрителям маленькие буханки. Кроме того, они испекли специально для этой процессии огромные караваи размером с купол бани, посыпанные кунжутом и фенхелем, – их везут на повозках, которые тянут по семьдесят – восемьдесят пар волов… Все эти ремесленники проходят перед султаном, показывая свое мастерство и исполняя множество трюков, которые невозможно описать, а следом идут их шейхи, сопровождаемые юношами, которые играют восьмитактную турецкую музыку.

Цеха проходят один за другим, забрасывая зрителей дарами: тамариндами и амброй, конфетами и мелкой рыбешкой; проходят и могильщики с лопатами и мотыгами в руках, интересуясь у зрителей, на каком кладбище вырыть им могилы». В процессии участвовали даже воры, нищие и сумасшедшие. За ними – строго по иерархии – следовали владельцы таверн в масках и далее – евреи, тоже в масках. Однако же «в роскошных одеждах, украшенных драгоценными камнями. Они несут хрустальные и фарфоровые сосуды, из которых наливают зрителям шербет».

После блестящего века Сулеймана Великолепного все пошло под откос. Султаны резко разлюбили войну. 30 лет ни один из них и носа не казал на поле боя. Когда новый правитель Мехмед III решил возобновить традицию, его отговаривали всем двором. Не помогло. Тогда его мать уговорила девушку необычайной красоты, в которую султан был страстно влюблен, попросить о том же. Увы, любовь внезапно обратилась в ярость, и красавица осталась лежать в благоухающем саду с кинжалом в груди. Султан все же пошел на войну, но лишь, чтобы лично лицезреть, как в Венгрии войска принца Евгения в клочья разрывают его некогда непобедимую армию.

Этого оказалось достаточно, и в последующие годы правления султан предавался праздной жизни. Его преемник был еще более миролюбивым. Он как-то поразил диван предложением перенести войну на следующий год, мол, уже поздно, да и дорого. Такое попрание высших традиционных ценностей было просто невероятно. Казалось, сейчас небеса рухнут на землю. Вельможи потеряли дар речи. Перенести войну!!! Это просто неслыханно. А султан преспокойно погрузился в удовольствия гарема, куда сводница-еврейка Эстер Кира поставляла толстых негритянок. Правда, все же не таких выдающихся, как у Ибрагима Безумного, в гареме которого была настоящая звезда, – армянка Шивекар-султан, весившая полтора центнера!