Дарья Максимович - Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию

Тонны боеприпасов каждый год находим и передаем военным. Огромное число мирных жителей от них погибало. Вы, может, слышали, после войны трактористы ездили, сидя на крышке от водопроводного люка? Потому что трактора постоянно подрывались, наезжая в поле на мины. Если была крышка, взрывная волна ударяла в нее, и тракториста просто выбрасывало вверх: у трактора предварительно отпиливали верх кабины. А почему, вы думаете, большинство офицерских машин в зоне боевых действий ездили кабриолетами? Наедешь на мину – тебя выбросит, а не размажет о крышу.

Солдатских останков до сих пор так много в земле, что в наше сознание это просто не уложишь. Окопы идут на сотни километров, мы успеваем пройти за день 100 метров всего. И на этих 100 метрах можно найти 10—15 человек. В местах особо интенсивных боев мы решили просто ставить поминальные кресты с названиями частей. Первый установили возле села Берестова Куйбышевского района, там проходила линия Миус-фронта. Это большой мраморный крест, где перечислены все части, которые там сражались.

Под Ростовом самые жаркие места, кроме Миус-фронта, это Маныч – неудачная попытка освободить Ростов в январе 43-го, и Еланский плацдарм в верхнедонских районах, там, где начиналась Сталинградская битва.

Мистики много. Связь с найденными солдатами, она, безусловно, существует. Нужно по-особенному настроиться, когда идешь в поле. У нас есть ритуал – мы отправляемся с благословения священника. Если плохое предчувствие – нельзя ехать: слушай интуицию, она не обманет. Нельзя пить спиртное, как бы ни хотелось снять стресс, – теряешь осторожность, появляется легкое отношение такое: о, ну подумаешь, мина, я их уже сотни находил. А каждая мина – это смерть. И не только твоя, но и товарищей, которые рядом.

Наши враги… Знаете, мы занимаемся делом настолько большим и важным, что назвать глупости, с которыми мы сталкиваемся (и которых, увы, много), вражескими деяниями было бы неправильно. Настоящие враги у нас идейные – те, кто сознательно искажают историю. А люди… ну, скажем, фермер, который понимает, что у него на поле братская могила, но говорит: «Не пущу, это моя частная собственность!», – враг или просто жадный дурак? Но не было ни разу, чтобы я не поговорил с фермером и он меня не понял. Всегда после общения разрешают работать и даже сами помогают. А есть чиновники, которые относятся просто формально: «Вот у вас такой-то документ должен быть. Нет у вас нужной печати? Мы не будем хоронить этих солдат». И это, конечно, страшная глупость.

Похороны зачастую проводятся за наш счет, мы покупаем венки, заказываем гробы. Да, мы энтузиасты. Оборудование, экипировка – это все наши личные средства. Бюджет каждой экспедиции собираем заранее. Вот студенческие отряды иногда финансируют вузы. Мы часто подавали на гранты, но никогда не получали. Что-то у нас всегда не так: печать смазалась, запятая не там, «но на следующий год приходите, конечно, попробуем еще». Но мы не останавливаемся. Хотя обидно: было бы какое-то финансирование, можно было бы в разы больше сделать. Вот сейчас в Калининграде нашли солдат, там, по предварительным данным, и ростовчан, земляков наших, много. Мы поначалу решили, что на будущий год поедем большой экспедицией и выкопаем, но не можем: не хватает средств – перелет, другие затраты. Вот это огорчает. Но я уверен, ситуация рано или поздно изменится.

Иногда просто не верится, даже мне, в те подвиги, которые на самом деле имели место. Как-то мы вели работы в донском хуторе Нижнемитякин, и местные рассказали такую историю. Это был в 1942 году. Наша армия отступала к Волге, бросали технику, боеприпасы. Вот еще один танк, КВ-1, остановился на пригорке, вроде как тоже сломался. Так местным сказал молодой лейтенант, который (как и мы) пришел к ним за водой. А скоро в хутор ворвались немцы: три танка и мотоциклисты. На русский танк даже не обратили внимания: были уверены, что он сломан, брошен. И вдруг КВ-1 ожил, открыл огонь, да такой меткий! Двумя выстрелами подбил два немецких танка, пулеметом срезал мотоциклиста.

Спустя час к хутору подошла целая танковая колонна немцев, потом еще одна! Местные насчитали больше ста машин. Наш танк занял удобную тайную позицию и принял два катастрофически неравных боя. Из первого вышел победителем, во втором был подбит, но ценой жизни двух десятков немецких танков и их экипажей.

Когда я эту историю услышал, не поверил: один наш танк против ста немецких? Да ну, фантастика какая-то. Наверное, умножили на десять. А потом почитал боевые донесения, и действительно, был такой человек, командир экипажа, в мирной жизни почтальон из Татарстана, Семен Коновалов, и был такой подвиг. Он получил Героя Советского Союза посмертно: все были уверены, что Семен погиб. А он спустя месяц вернулся в свою часть, да еще и на немецком танке!

И никто до недавних пор не знал об этом подвиге, хотя он один из самых серьезных за всю историю Великой Отечественной. Я написал документальный рассказ, и по мотивам этого рассказа Константин Максимов в 2018 году снял фильм «Несокрушимый». Приукрасил режиссер, конечно, немного: девушку Коновалову придумал. Ну, чтобы всем было интересно смотреть. А вообще жизнь такие сценарии пишет – нам и не снилось.

Вот уже несколько лет работники Музея истории Екатеринбурга проводят документальный аудиоспектакль по городским местам, связанным с периодом Большого террора в СССР. В основе «Маршрута памяти» (так называется спектакль) – десятки интервью с родственниками расстрелянных в Свердловской области в 1937—1938 годах. Дополняют их выдержки из дел репрессированных и исторических документов.

Мы поговорили с организатором проекта, директором Музея истории Екатеринбурга Сергеем Каменским о том, как новые форматы помогают лучше понять историю и почему о прошлом надо научиться говорить другим языком.

Из аудиоспектакля «Маршрут памяти» – свидетельствует Майя Вукулова, дочь репрессированного свердловчанина Семена Вукулова:

«Когда забрали отца, дом у нас тоже отобрали. Мы жили в землянке у какой-то старухи. Потом мы с мамой, Евдокией Ивановной, пришли на вокзал, она меня посадила на лавочку и сказала: «Посиди, я скоро приду». Я сидела до темноты, ждала, но она больше не пришла. Я сижу реву… Я ее больше не видела. Мне сказали, что мать волки разодрали. В те годы очень много волков было. Тетка, у которой мы жили, пришла и забрала меня с вокзала. «Вот, – говорит, – от твоей мамки только котомка осталась». Когда брата Сергея стали забирать на фронт в 1941 году, он меня посадил на поезд и сказал: «Запомни станцию, на которой ты родилась, с какого ты года и фамилию, имя, отчество». Но я не запомнила, то ли Вера, то ли Валя. А в детдоме меня назвали Майей. Я родилась в 1931 году, но меня записали 1928-м.