Всеволод Ревич - Не быль, но и не выдумка

Маленький чиновник, благодаря своей способности разгадывать криптограммы и ребусы, сумел воспроизвести кабалистическую формулу, секрет которой царь Соломон унес с собой в могилу. И теперь исполняется любое желание молодого человека. Точнее, почти любое. Между прочим, очень существенное «почти». Все его попытки нарушить с помощью нечистой силы законы природы не приводят к успеху. Все, что осуществляется по его желанию, получает объяснение, как результат необыкновенно удачного для него стечения обстоятельств. Если, например, он желает, чтобы самая незаметная лошадка пришла на скачках первой, это происходит не потому, что она вдруг обретает крылья, а потому, что фавориты поломали себе ноги, споткнулись, с них попадали жокеи и т. д. Словом, герой всегда вытаскивал невероятный шанс — один на миллион, который мог бы произойти, но лишь в принципе…

Все, что происходило с купринским Иваном Степановичем, весьма напоминает то, что происходило с мистером Фодерингеем, героем рассказа Уэллса «Чудотворец». Есть у Куприна и Уэллса один прямо совпадающий эпизод; не знаю, случайное это совпадение или нет. И тот и другой чудотворцы пробуют остановить вращение Земли. Но так как Фодерингей в силу своего невежества забыл дать руководящие указания насчет предметов, находящихся на поверхности планеты, они — дома, деревья, люди — немедленно были сорваны с мест силой инерции, все рухнуло и полетело в тартарары. Пришлось срочно давать задний ход и обратным приказом восстанавливать статус-кво, То же происходило и в повести Куприна. Но писатель не оставил без объяснений эпизод, который люди не могли бы не заметить. Для окружающих это был внезапно налетевший чудовищной силы ураган. Мало того — такой ураган действительно пронесся под Москвой и в Московской области в 1904 году. Так создается реальная атмосфера фантастического или даже сказочного действия, создается психологическая достоверность повествования.

Выводы, к которым приходят оба писателя, схожи. Никакого счастья их героям чудесный дар не принес, наоборот, вопреки своим желаниям они повсюду сеяли горе, насилие и зло. Они сами, по собственной воле, с радостью расстаются с даром сатаны. Никакие чудеса людям не нужны, и без них порядочный человек может сделать немало хорошего, даже если он всего лишь мелкая сошка. Именно таков Иван Степанович, выписанный Куприным с обычным для него мастерством. Тихий, скромный, добрый делопроизводитель, правда вопреки литературной традиции не забитый, не ничтожный. И в минуты своего возвышения, когда он обладает такой властью, как никто в мире, он остается таким же добрым и порядочным. Даже у прислуживающего ему черта он вызывает чувство уважения и изумления: другой бы на его месте залил землю кровью, потребовал бы себе несметных богатств и неслыханных раскрасавиц…

Опыт такого мастера русского слова, как Куприн, имеет огромное значение для сложного, трудного, долгого и до сих пор еще неоконченного процесса превращения «научной» (а точнее наукообразной) фантастики в раздел художественной словесности.

В 1906 году он опубликовал рассказ «Тост». В этом рассказе люди 2906 года — здесь срок не выглядит случайным — люди свободные, счастливые, красивые отдают дань уважения беззаветному героизму революционеров прошлых веков, которые сражались и умирали с верой в лучшее будущее, несмотря на невообразимо тяжкие условия, несмотря на частое непонимание и даже неблагодарность тех, за свободу кого они отдавали свои жизни. Когда люди будущего подняли за этих борцов тост, «женщина необычайной красоты» заплакала и сказала; «А все-таки… как бы я хотела жить в то время… с ними… с ними…»

В. Боровский упрекал рассказ за то, что его автор склонен возвеличивать отдельные личности и не замечает повседневной работы, «безымянных средних величин», которая ведется во имя воспеваемого писателем счастливого будущего. Трудно требовать от демократа, но отнюдь не социал-демократа Куприна, чтобы он сумел во всей полноте изобразить революционный народ, однако все познается в сравнении. И нельзя не считать «Тост» одним из скромных гимнов во славу русского революционера, особенно если вспомнить, что он был опубликован после разгрома революции 1905 года.

Правда, Куприн не удержался на этой высоте и в 1911 году в черное для русской литературы время написал сусальный рассказ «Королевский парк», с рядом странных сентенций, вроде того, что человечество скучает от всеобщего мира и благоденствия (в «Тосте» оно не скучало, а было занято величественными мировыми преобразованиями), настолько скучает, что даже бросается в кровавую схватку. Кроме того, люди очень заботятся о своих бывших властелинах и втайне весьма уважают их.

Наконец, у Куприна есть и «настоящее» научно-фантастическое произведение — повесть «Жидкое солнце». В ней соблюдены все канонические законы жанра, но она — по крайней мере сейчас, для нас — куда менее интересна и увлекательна, чем, скажем, «Звезда Соломона», может быть, потому, что в «Жидком солнце» описывается довольно условная английская, а затем абстрактно-фантастическая обстановка, в то время как в «Звезде Соломона» перед нами предстает Россия, которую Куприн умел живописать со всеми тонкостями.

Тем не менее в «Жидком солнце» Куприн стал первооткрывателем многих направлений современной фантастики. Сколь часто мы встречали впоследствии запрятанные на уединенных островах или в кратерах вулканов секретные лаборатории, оснащенные по последнему слову техники, встречали похожих ученых-чудаков, тайно разрабатывающих в этих лабораториях свои гениальные проекты на предмет осчастливливания человечества и почти всегда приходящих к краху, ибо — как теперь нам хорошо известно — одиночки не способны повернуть ход истории. Было бы смешно критиковать с современных позиций основную научно-техническую гипотезу повести — сгущение солнечных лучей. Впрочем, автор и сам называл ее «ерундой». Но во всяком случае, она свидетельствует о том, что писатель был или по крайней мере стремился быть в курсе последних научных достижений. Несмотря на трагическую развязку, повесть эта свежа по колориту, в ней чувствуется преклонение перед могуществом человеческого разума.

Среди писателей тех лет, интересовавшихся фантастикой, нельзя не вспомнить такую крупную фигуру, как Валерий Яковлевич Брюсов.

В 1907 году вышла книга Брюсова «Земная ось», первый прозаический сборник тогда уже известного поэта. Среди прочего здесь напечатаны два-три фантастических рассказа и драматические сцены «Земля». В предисловии к «Земной оси» автор сам говорит о сильном влиянии на него многих писателей, в частности Эдгара По. Но если говорить о наиболее интересной в его фантастике пьесе «Земля», то она по своему стилю, сценичности, мрачному и торжественному колориту скорее напоминает драмы Виктора Гюго, хотя они всегда были обращены в прошлое, тогда как Брюсов изображает далекое будущее.