Владимир Быков - Дневниковые записи. Том 1

В части комплекса полагаю, что из-за желания, кроме того, сделать все быстро нам без иностранного инжиниринга (по крайней мере) не обойтись. Нет сил. 15 лет – почти ни одного молодого конструктора. 20 лет (страшно!) – ни одного более или менее нового комплексного проекта. Не поднять. А если так, то остается техника. Что заказывать с учетом стратегической перспективы и, в том числе, возможности производства трубы большего (чем 1420 мм) диаметра?

Я не затронул тут еще один вопрос – о самоценности собственно стана 5000, но он в достаточной степени освещен мной во втором письме губернатору. Такой стан не только не нужен сегодня, но, думаю, и вообще в наш компьютерно-ракетный век. В порядке дополнительного разъяснения своей позиции посылаю тебе также рукопись статьи, которая, как мне передали, напечатана в майском (сего года) номере журнала «Сталь».

Вот так. Придется тебе черкнуть пару строчек с учетом моих свежих соображений. Согласишься – хорошо. Нет – плохо, но не безнадежно.

Пользуясь случаем, посылаю тебе еще одну свою небольшую книжку. Бывай здоров».

15.06

После недолгой болезни скончался в Москве Андрей Владимирович Третьяков.

Начиная эти дневниковые записи, я знал, что в силу своей житейской неорганизованности и периодической чем-либо увлекаемо-сти, вынужден буду писать о конкретных в них событиях с тем или иным отставанием во времени. Через неделю, месяц, а то и больше. Так оно и происходило на самом деле: многие здесь записи сделаны мною по воспоминаниям, так сказать задним числом.

В данном же случае оказался просто на грани некоего полумистического восприятия всего того, что можно связать со смертью и последними месяцами жизни Андрея. Такое ощущение возникло у меня совсем недавно, через полтора года после смерти Андрея, когда я вдруг спохватился и установил, что в моем архиве, в моих записях этого периода не оказалось ни одного слова о Третьякове, ни одного о нем упоминания, ни моего, ни других, не оказалось ни одного из наших с ним писем, датированных 2000-м годом. А ведь, знаю, – они были и мои и его, причем мои компьютерные, а его рукописные. И вдруг ни одного – ни в компьютере, ни в связке писем. Все письма за 98 – 99 годы, в том числе, мое последнее от 12.12.99 года есть, а за 2000-й год – ни одного. Точно какая-то мистика.

Столько переживаний и разговоров всю первую половину 2000-го года, с момента известия о его болезни, сколько затем последующих устных воспоминаний, даже одно сборище его бывших приятелей-свердловчан в первую годовщину со дня смерти, – и ни одной о том строчки, ни одного слова. Не подстроено ли все это судьбой, чтобы сохранить в памяти светлый образ этого человека, всегда жизнерадостного оптимиста, и устроить специально все так, чтобы ни что, затверженное в писаном слове, не напоминало о печальном его конце? Разве только одна эта запись.

30.07

«Марк, дорогой, здравствуй! Получил твое письмо с книжкой через два часа после того, как опустил в почтовый ящик свое. Естественно, в последнем надо слова об «обиде на тебя» заменить на «благодарность за книжку», поскольку ты послал мне ее ранее сочиненной мной реакции на события тех дней.

Твое письмо меня расстроило: и тем, что тебе уже 76 (и самому мне лишь чуть меньше); и тем, что с глазами у тебя плохо; и что вместо того, чтобы немедленно броситься их лечить (а знающие люди говорят, это нужно делать возможно раньше, и так недавно поступил мой брат), ты продолжаешь напряженно работать (будто у нас с тобой еще по одной жизни) и намерен отложить операцию на конец года; и вообще тем, что, будучи неплохими аналитиками, ни ты, ни я, кажется, не понимаем элементарных проблем, когда они касаются нас лично. А ведь жизнь одна и ее надо постараться закончить, испытав все прелести. В том числе и свободу от «обязаловки» куда-то бежать, чего-то исполнять. Я прицепил тут себя, вспомнив, что и сам пребываю в аналогичной ситуации и таскаю в кармане уже пять месяцев направление своего терапевта на обследование и замер каких-то не понравившихся ей моих параметров.

Короче, так расстроился, что перестал спать, в голову полезли всякие мысли, вопросы. С дум о жизни перетащился на деловую часть твоего письма, и вот, не выдержав, сегодня поднялся в два часа ночи и сел за ответ. Начну с трубы.

Ты как-то вдруг, без рассмотрения моих аргументов и доводов, приведенных в предыдущем письме, не только согласился с моей позицией по данной проблеме, но и согласился «абсолютно», а всякое быстрое согласие с чем-либо меня всегда настораживало, от кого бы оно не исходило. Если это сделано тобой взвешенно, то весьма признателен, хотя все же хотел бы услышать от тебя пару фраз в обоснование твоей измененной первоначальной концепции.

В части «недостаточной корректности» наших с Макаровым вероятностных расчетов, думаю, ты не прав. Нас по цели статьи не интересовал конкретный срок службы трубы. (Тем более что в рамках расчета реальной надежности изделия, при определенном исходном качестве его изготовления, эксплуатационная надежность есть функция не только времени, но и массы других факторов: сложности изделия, его многоэлементности, напряженности и качества эксплуатации, расчетного срока его работы. Как, например, автомобиля, когда, после определенного пробега, под ним больше приходится лежать, чем на нем ездить, или того же газопровода, когда в нем катастрофически во все возрастающих масштабах вдруг начинают происходить

«деградационные» отказы труб). Наша задача заключалась в том, чтобы, отнеся расчет к любому заданному сроку службы трубопровода (хоть 10, хоть твои 30, хоть все 50 лет), показать, без лишних выкрутас и наиболее наглядно для читателя, зависимость надежности трубопровода не столько от количества стыков, сколько от качества трубы во всей его совокупности. Твой пример расчета только усложняет нужную нам картину требуемой принципиальной зависимости.

О моей книжке. Признателен и тут за высокую ее оценку. Замечания у меня по твоим конкретным заключениям следующие.

Полностью соответствуют моей концепции твои выводы (что ценность индивидуума характеризуется его конкретными делами; что полезные дела обеспечивают эволюционное развитие общества, а революции есть величайшее, хотя и неизбежное, зло и что задача государства – предоставить его дееспособным членам делать полезные дела). Но относительно идеологии (что она якобы не нужна) ты чего-то придумал. Такого вывода у меня нет и не могло быть, как и у тебя самого, безусловно, в изначальном значении этого слова, ибо идеология – это наша гражданственность, честь и честность и все прочие нравственные характеристики человека. Я против только идеологии государственной и вообще любым силовым образом навязываемой. У меня об этом в первой книжке что-то есть. Наоборот, – нет и, по-моему, нет и во второй. Так что твой постулат не верен, а следовательно, и нет места для твоего каверзного вопроса в Р.S. относительно идеологичности моих выводов. Мы с тобой полные единомышленники.