Игорь Гергенрёдер - Смердячок, Попка Дурак и другие

На ней оказался человек с внутренней заданностью — непременно видеть вышестоящего, соизмерять своё поведение с его оценками. Но теперь сам Михаил Сергеевич стоял выше всех.

Выше всех — в СССР, в соцлагере. То есть всех-то и не выше. И для этого характера совершенно естественно стал доминантной фигурой президент самого сильного в мире государства Рональд Рейган. Отношения стали складываться соответствующим образом, Михаил Сергеевич свернул холодную войну, снял с народов соцлагеря ярмо, явил невообразимое в советскую эру чудо — дал людям свободу во всеуслышание говорить правду. Перестройку многие давно не хвалят, над ней подтрунивают, но она — величайшая! — удалась. Горбачёв перестроил Земной Шар.

Это был исторический парадокс, ирония Провидения: сработали свойства личности, восхождение которой к высшей власти обусловила сама советская система.

Сегодня бывший глава государства, казалось бы, изменяет себе прежнему. Горбачёв хвалит нынешнюю власть, которая ненавидит свободу. Зачем ему это? Что заставляет его так не уважать им же свершённое? Характер. Это «Я» не могло измениться, оно именно и не изменило себе. Человек смотрит на вышестоящего.

Участь Горбачёва перекликается с мыслями Бертольда Брехта о «добром человеке», которого он сделал своим героем. Для кого-то «добрый человек» — вкусно приготовленный ягнёнок.

Борис Ельцин скромностью аппетита не страдал. Рослый, с лицом занозистой горластой сельской старухи, он был по натуре типичным персонажем афанасьевских «Заветных сказок». Всё-таки не зря они обессмертили всюду узнаваемого мужика, который недорого возьмёт, чтобы нескупо набздеть в церкви. Взгляните его глазами на мораль, принципы, на что-либо духовное. И вы представите, как он кивает, принимаясь с урчащим в утробе смехом лгать о совести, честности, справедливости и т. п.

Такие натуры бывают слишком нахраписты, и нахрап мешает им заполучить вожделенное. Скажем, шубу. Значит, воротник отрежут.

Ну, не удалось стать главой СССР — так в помойку его, государство, в преданности которому клялся всю жизнь. Россия поменьше — зато ж вся твоя! Не давала попадья — есть дьяконица.

То, как Ельцин управлялся с Россией, способно породить ещё один сборник «Заветных сказок», правда, совсем простенький, с надоедливыми повторами… Зипунный царь устроил тырбанку (делёжку), как её устраивали в некоторых уральских и сибирских деревнях, чьи мужики пошаливали на почтовых трактах. Добычу складывали в избе, к главарю подходил соискатель, зажмуривался и разевал рот. Главарь клал в него кусок медового пряника и, велев соискателю открыть глаза, указывал на его долю. Ею зачастую оказывалось что-нибудь незавидное вроде латаного исподнего. Смех! И уж вовсе раздавался хохот, когда другой соискатель получал в рот кусок коровьей лепёхи. Зато, открыв глаза, он мог увидеть предназначенное ему золотое кольцо или отрез парчи.

Ельцин был на тырбанке по-шахски щедр, разделив меж немногими то, чего лишил всех остальных. Именно поэтому тырбанка объявлена умными людьми не только необходимым, но в высшей степени прогрессивным делом. Она не вызвала массового ропота, слитного грозного крика о несправедливости. Население, пусть даже и не зная об истоке, почувствовало его родную прелесть.

Жаль, мировые аналитики не проведали о тайне уральских и сибирских мужичков. Сколько было бы написано о традиции, по праву заявившей о себе, о верности Ельцина глубинному народному духу…

Тырбанка тешила в Ельцине самосознание царя, он любил повторять, видимо, подсказанное кем-то из окружения: «Я царь или не царь?» Ельцин был уверен, что это слова Бориса Годунова, тогда как их произносит царь Фёдор Иоаннович. Русский президент, его свита отменно демонстрировали знание Пушкина и А.К.Толстого.

Но не стоит придираться и мелочиться, ибо самого Ельцина мелочность не отличала. Он не зажимал рты, не требовал «тащить и не пущать», он позволял публично подшучивать над собой. Это был хват с интересностью — субъект из тех, кто, напав на девушку и неся её к копне, с улыбкой позволяет ей колотить себя кулачками по спине и вырываться.

Провидение не дало ему поцарствовать вволю. Лишившись здоровья, он увязал в критической ситуации: неотвратимо близился миг потери власти. Во всей ясности подступало неизбежное: судебный процесс, утрата приобретённого. Тесно связанные с Ельциным люди, весьма при нём разбогатевшие, тоже оказывались на краю. Неудивительно, что был выбран ход: найти президенту преемника, который обеспечит неприкосновенность заинтересованных лиц.

Так-то оно так, и кто же не поклянётся, что сделает это? Но вообразимо ли, чтобы люди практичные, знающие кое-чему цену, положились на клятву в таком деле? В одном советском фильме мастерски сыгранный персонаж говорит другому персонажу: «Вот поверю я тебе и буду последний я дурак!»

От кандидата в преемники требовался заклад, о чём я уже писал. Он должен был заложить себя с потрохами, повязать себя кровью. Тут кстати вспомнить ещё один советский сериал, чей герой подкупал зрителей фразочкой: «И никуда ты, милок, не денешься!»

Кандидат взял на себя организацию взрывов домов в Москве и Волгодонске и предоставил неопровержимые улики в руки диктующих условия.

Получив власть, преемник первым же указом оградил от тревог ушедшего на покой Ельцина. Договор отмерял Путину, оставляя нетронутой Конституцию, два президентских срока. Затем власть должно было перенять лицо из окружения Ельцина. В ту пору, на рубеже 1999–2000 годов, для этого лица было бы рискованно, из-за его известной близости к Ельцину, попытаться самому стать президентом. Другое дело — восемь лет спустя.

К исходу периода, словно следуя логике договора, окончился земной путь первого президента России, повелевая прошлое оставить прошлому. Путин пристально глядел в будущее и не собирался продешевить, имея неширокий выбор вариантов. Угадать его желание было немудрено, угодливые мудрецы выдвигали предложение — идя навстречу народным чаяниям, подправить Конституцию и остаться на третий, на последующие сроки.

Мудрецы не знали об уликах. Люди же, которые ими располагают, хотели, чтобы раб распрощался с галерой, коли вспомнить сравнение, каковое применил к себе Путин. Договор предписывал рабу освободиться, а он этого (не естественно ли?) не хотел и не хочет. Он аккуратно повторял, что по истечении второго срока уйдёт: успокаивал противника. И готовился удерживать власть, ссоря страну с Западом, где только и могут заиграть улики. В этом случае населению прокричат об очередной антироссийской кампании, которая злобностью и бесстыжестью-де превосходит всё, что было. Большинство, бесспорно, возжаждет поверить и поверит.