Константин Исааков - Летучий голландец, или Эрос путешествий

Хотя сам отель, где я поселился, ну очень располагает к классическому «пляспигальству». Это самый что ни на есть отель-будуар. Каждый из номеров носит имя какой-нибудь знаменитости: того же Allen Delon или Michael Jacson, или Jean Marais, Dalida и даже Claude Debussi. На ресепшн мне выдали массивный ключ от комнаты, поименованной в честь Michou – экстравагантного основателя знаменитого монмартского Cabaret Michou. Распахнув дверь, я обнаружил отъявленный эро-декор: тёмносиняя драпировка стен, офорты в золоченых рамах, бархатный балдахин над гигантской кроватью и плафон, изображающий голубое небо с золотом звёзд. Сказать, что мне всё это что-то напоминало, значило бы ничего не сказать. Да никто и не скрывает, что во многих таких отельчиках в районе Place Pigalle совсем ещё недавно располагались почти легальные и в чём-то даже изысканные бордели. Нынче бордели, да-да, упразднены, но стилистику хозяева решили сохранить: Париж всегда был чужд ханжества. Из-под укороченных ажурных занавесок – вид на Folie Royale, тоже кабаре, где, в отличие от классического Moulin Rouge (оно всего в двух кварталах отсюда), выступают, как правило, сорри, транссексуалы. Не пошёл я туда – не моё это. В гендерных отношениях привержен традиции.

Вот вы говорите: Place Pigalle, Place Pigalle… На самой площади давно уж не видно жриц любви. Разогнали. После многочисленных облав, говорят, профессионалки этого сервиса плавно переместились в маленькие ресторанчики в округе. Но и туда я (абсолютно честно говорю!) не заглянул. Потому как предупредили меня: разводилово это, и не более. Возможно, вам знакомо такое слово «консумация»? Ею, как правило, занимаются стриптизерши в свободное от шеста время. Подсядет за столик, как правило, к посетителю-новичку этакая вполне роскошная особа. И предложит… нет, не то, что вы подумали (до этого, обычно дело не доходит – весь ваш кэш будет потрачен раньше), а угостить её шампанским. Которое, как потом выяснится, тут дорогущее. Но… за бокалом другой: процесс угощения порой подобен делению атома. Словом, не «расколов» гостя, как минимум, на несколько сотен евро, дама его из своих объятий (увы, символических) не выпустит. Если же клиент возмутится, то хозяин привычно вызовет полицию: посетитель пьян и платить не желает! Adieu, mon bébé!

– Честных проституток не осталось, – печально подмигивает мне Рубен Мкртчян. И непонятно: то ли смеяться, в ответ то ли рыдать в его жилетку.

Последняя честная проститутка мадам Жюли (если можно, я всё же обойдусь без кавычек в этом определении: любая профессия, мне так кажется, может быть и честной, и бесчестной) стояла тут, на Place Pigalle, до 2001 года. Было ей к тому времени уже за 60, но выглядела она безупречно. Местные жители относились к ней весьма уважительно, а детей из окрестных домой она по утрам приветствовала по именам:

– Salut, Paul! Salut, Annette!

И малыши вежливо раскланивались:

– Salut, madam Julie!

А потом она вдруг исчезла. Но появилась консумация, меня, однако, как-то не зажигающая.

ЖЕНСКИЕ СЛЁЗЫ

И все же участником одного пикантного парижского сюжета я стал. В разных отелях разных городов планеты мне хронически «везёт» на горничных: ни одна, как правило, не навевает даже смутных эротических фантазий. Будто некто свыше охраняет меня от соблазна и, соответственно, от незавидной участи публично оскандалившегося финансиста, господина Стросс-Кана. Но в Villa Royale я оказался на грани провала.

В комнату постучали. Чувство глубокого раздражения: опять забыл вывесить наружу картонку «Не беспокоить!», и наверняка очередная заботливая бабулька в накрахмаленном передничке спешит убрать у меня в номере. С заготовленным переводом фразы «Чуть позже» распахиваю дверь. У порога слегка возвышается над громоздкой санитарно-гигиенической тележкой тот самый накрахмаленный передничек. Но в нём – такое юное существо с таким простовато-трогательным и – внимание! – заплаканным личиком…

Женские слёзы – это всегда выше моих сил. Что нормальному мужчине хочется сделать, когда перед ним сильно расстроенная хорошенькая девушка? Вариантов – один. Утешить. Спросить: «Отчего ты так грустна, о, милое создание?» И даже, чем чёрт не шутит, погладить по головке. Воздушный шарик моего сердца уже было почти приподнял меня над будуарным ковриком – навстречу чуду. Но тут мой растренированный французский опустил меня с небес на землю: роковым образом именно в это мгновение я забыл слово triste – грустная, печальная.

Мы постояли так – может, минутку, а может, вечность. Через секунду я, впрочем, уже твёрдо понимал: я – идиот. А она, всё (или ничего не) поняв, обреченно ретировалась по коридору, волоча за собой тяжеленный производственный инвентарь. С чем приходила? Чего хотела? Я так и не узнал. Отель я покидал со вкусом горького шоколада во рту. Наверное, таков вкус неслучившегося.

Но горький шоколад тем и хорош, что изысканно горек! А потому не станем грустить. Они, парижанки, что бы там ни говорили скептики и циники – всё равно самые красивые женщины в мире. И повинен в этом, в немалой мере, сам Париж.

НЕ СЁСТРЫ ПО РАЗУМУ

Правда, и он не всегда изыскан и нежен вами. Mademoiselle Paris способна выглядеть, например, и разбитной торговкой с уличного рынка, что за углом от бульваров, у станции метро Chateau Rouge. Наслаждаясь брутальными красотами рядов с мясо- и морепродуктами, я заодно сфотографировал и её, возвышавшую свой необъятный бюст над фруктово-овощными россыпями. С грацией пантеры выпрыгнув из-за прилавка, она излила на меня гнев всего палестинского (похоже) народа, неприкосновенность личной жизни которого моя камера вроде как только что ущемила. Фотографию пришлось стереть. А жаль – ведь хороша была!

Заказав в баре за углом «в знак протеста» не французского вина, а французского пива, я смирился с мыслью, что и красивые женщины бывают разными. Красота, она над-этнична. Она просто есть.

Кое-кто мне, конечно, попеняет: не патриотичен ты, мол. Это ведь московские девушки – самые красивые. Не спорю! Тоже хороши. И во множестве. Но… как бы это поделикатнее сформулировать: чуть ли не каждую из москвичек (конечно, есть и исключения) портит выражение лица. Это либо загнанность, затюканность «невыносимой легкостью бытия», либо стервозность. И то, и другое вынуждают мужчину с самыми «честными намерениями» потеряно отвести глаза.

В Париже, однако, подобное «заклятие» даже с моих соотечественниц, похоже, снимается как-то само собой! В этом я имел много шансов убедиться, задерживая на парижских улицах свой взгляд на очередной красотке и… вдруг слыша из её уст обращенное к собеседнице родное «А чо?». Но при этом какое-то не по-нашему беззлобное и даже по-своему эротичное. Произнесённое с мягкой, расслабленной улыбкой, не отягощённой этим привычным «Кругом враги». Просто сам Париж создает иной контекст. Кругом любовь.